Я верю в труд, я признаю торговлю, когда эта торговля честная; но я не признаю этой громадной паразитической организации, которая называет себя "деловой жизнью". Я не могу изменить ее, но, во всяком случае, мне нет надобности ни активно поддерживать ее, ни извлекать из нее деньги.
- Но вы не можете избежать этого. Если вы откажетесь от своих денег, вам либо придется голодать, либо работать на кого-нибудь, и вам будет много хуже, чем теперь. А жить на проценты с капитала, это прямо или косвенно жить за счет того, что вы называете действующим предприятием.
- Вы полагаете, я не задумывался над этим? - нетерпеливо вскричал Тони. - Нет, все это я решал со своей совестью. Но бросить все - это, так сказать, негативная сторона вопроса. Положительная - заключается в том, что я перестану считать жизнь пустым времяпровождением и отдавать ему все свое время. Мне не нужны деньги, мне нужна жизнь. Есть миллионы вещей, которые я хочу видеть, делать и которыми хочу наслаждаться. В некотором смысле я собираюсь посвятить себя искусству жить, и небольшой срок, который мне осталось провести на этой прекрасной земле, употребить на то, чтобы изведать все, что на ней есть лучшего. Я хочу вступить в права владения.
- Это звучит гордо, - сказал Уотертон не совсем убежденно, - если только у вас есть деньги. Но не надоест ли вам это через какое-то время?
- Надоест! - воскликнул Тони, вспыхнув. - Единственно, что мне надоедает, это разыгрывать из себя дурака в какой-то конторе ради того, чтобы загребать деньги, которые мне не нужны, и принуждать себя к бессмысленной отвратительной жизни тех, кто поклоняется деньгам. Нет, мне не надоест!
- Приходится, по-видимому, признать, что вы правы, раз это вас так сильно задевает, - согласился Уотертон. - А как ваша жена? Она одобряет это?
- В том-то все и дело, - сказал Тони грустно. - Я ей еще ничего не говорил.
- Мне кажется, вам, пожалуй, следовало бы обсудить это с ней, - мягко посоветовал Уотертон.
- Конечно, следовало бы. И что я до сих пор этого не сделал, означает, по-видимому, что я не мог этого сделать. В принципе я, так сказать, уже все решил. Единственное, что меня мучит, это вопрос, имею ли я право пойти к Маргарит и объявить ей о свершившемся факте, - ведь это неизбежно отразится на ее жизни.
- Да, это трудный вопрос, - помолчав, промолвил Уотертон, - и я не думаю, чтобы кто-нибудь мог вам тут что-то посоветовать. По всем правилам морали, принятым, как говорится, среди порядочных людей, мне, вероятно, следовало бы уговорить вас, чтобы вы, не откладывая, посвятили ее в ваши планы.
Но у вас, очевидно, есть какие-то достаточно веские основания не делать этого. Вы думаете, она будет против?
- Я в этом совершенно уверен. И со своей точки зрения она будет права. Она желает вести определенный образ жизни, который мне ненавистен, а это до известной степени зависит от того, буду ли я ио-прежнему как послушный пай-мальчик и примерный Деляга загребать все больше и больше денег. После того как я в течение целого ряда лет беспрекословно подчинялся условиям этой сделки, могу ли я так sof сразу отказаться от нее?
- Этого никто, кроме вас, решить не может, - сказал Уотертон. - Как холостяк, я скажу, что, помоему, большинство браков вырождается сейчас в какую-то грызню за верховодство. Чья возьмет? Женщины всегда говорят, что мужчины - деспоты, а мужчины - что женщины. Не знаю. Я ведь, со стороны смотрю. Если нет полного взаимопонимания, - а оно очень редко бывает, - я бы посоветовал терпимость и обоюдные уступки. Правда, не во всем можно уступать.
Они немного помолчали, Тони, обдумывая только что сказанное, Уотертон наблюдая за ним. Хотя Тони и сознавал, что рассуждения Уотертона справедливы, но лично ему от них было мало пользы.
- Вам, наверное, кажется, что я поднимаю шум из-за пустяков, - сказал он наконец. - Может быть, это и так. Тридцатидвухлетний дядя хочет бросить насиженное "тепленькое местечко" и отправиться на поиски приятных приключений. Ну и что же? Кому какое дело? Почему это должно кого-то беспокоить?
Я никого и не прошу беспокоиться. Но для меня это решение чрезвычайно важно, и, по-видимому, оно влечет за собой пересмотр отношений ко всему на свете.