Все могу (сборник)

Увидев Таню первый раз, Боря огорчился. Он даже расстроился, и очень сильно. Таня была явно умна, явно интересна и явно не составляла пару Паше. Это не то чтобы бросалось в глаза, но при ближайшем рассмотрении все же выпирало наружу. Сам он, уже женатый, выбирал себе половину точно корову на базаре. Из вороха красавиц и умниц он вытащил на свет Кирочку. Была она девушкой из хорошей и, что немаловажно, обеспеченной семьи. Эти два обстоятельства благополучия и воспитанности привлекли Борю сразу. Зато узенькая, как линейка, Кирочка Бориного глаза особо не радовала, хотя и привязалась к нему спешно и жадно. Выражалась эта симпатия в коротких монологах в адрес очаровательного гостя, что, по мнению Кириных родителей, привыкших и смирившихся со своим молчаливым ребенком, было верхом прогресса. По странному стечению обстоятельств Кире даже пришлось провести весь первый класс в той школе, где работала сейчас Таня, и этот факт честные ее родители не считали нужным скрывать от жениха. В Кирочке долгое время подозревали аутиста, но год в спецшколе подтвердил обратное. Хотя для своих двадцати трех лет оставалась она излишне замкнутой и застенчивой, с каждой встречей открывал для себя Боря эту тепличную девушку, и с каждым днем она распускалась и пригибалась к нему. Кира уже не казалась такой непривлекательной. Напротив, обнаружила она особо нежное женское очарование, в котором Боря прекрасно научился разбираться. Вся ее узкость делала Киру незаметной, хрупкой и легкой. А окончательно заворожила она его своим смехом, редким, иной тональности, чем сам голос, чужим и даже немного развратным. Как и предполагал Боря, хлопот с Кирочкой не было никаких. Она выражала собой высшую степень крепости домашнего тыла. В подаренной ее родителями им на свадьбу квартире она жила будто в норке, из которой делала короткие вылазки за продуктам, к родителям и по редким своим женским делам. Провокационных вопросов, а тем более зычных скандалов не устраивала, чаще молчала, улыбаясь, подавала на стол, так же улыбаясь, ложилась в постель и с улыбкой будила Борю с утра. Рядом с ней не покидало Борю ощущение мягкости и в то же время железной уверенности. Не блистая умом, Кирочка отличалась тонким вкусом и умением делать все до конца и лучшим образом. Мать, восторгов Бори не разделяя, называла Киру малахольной дурой, но только дома, вне Бориного присутствия и в целом невесткой была недовольна, зато гордилась, что породнились они с профессорской семьей, из которой Кира и вышла. Послушав Ольгу, казалось, что женился ее сын на старом профессоре, а вовсе не на его дочери. Но на фоне презрительного отношения к Кирочке не забывала Оля хвастаться на работе, что невестка ее не покупает готового постельного белья, а шьет его на заказ в ателье, из припасенного льна и специально добытого шитья.

Заранее зная, что Паше с Таней повезло не меньше Бори, Ольга, видимо по привычке, Татьяну тоже невзлюбила, хотя и понимала, что для Паши ее кандидатура редкая, и внутренне, задолго до этого, смирилась даже с невесткой-продавщицей или невесткой – столовской разносчицей.

Татьяну же мнение будущей свекрови не интересовало. Она бегала по магазинам, подыскивая приданое, скупала сервизы «Фарфора Вербилок», богемский хрусталь и всякий текстиль. С коробками, свертками и пакетами она часто поздно возвращалась домой и до полуночи разбирала с мамой покупки.

Танина мама была врачом той специализации, которая далека от особенно денежных рождения и смерти. На дверной табличке ее кабинета значилось «Терапевт». Сама она мало кого лечила, а только остро угадывала, к какому специалисту направить очередного страждущего. Эта многолетняя профессиональная пассивность наложила отпечаток на всю ее жизнь вне работы. Ей было легче принять что-то, чем думать над мотивами и аргументами отказа. Представляя собой промежуточную инстанцию между болезнью и здоровьем, она и сама оставалась всегда между событиями, интригами и прочими жизненными перипетиями. Ее извечное стояние «между всего» иногда опускалось к тому или иному полюсу, и дочкино замужество в очередной, редкий раз спустило ее на землю. Танина мать относилась к тем людям, которые думают и говорят одними и теми же словами, с одними и теми же эмоциональными оттенками, и все произнесенное ими отдает душевной скудностью. В припадке нежности она высказывала радость, «что ее девочке удалось найти свое счастье», «что станет она хозяйкой дома», «что родит ей внуков», и будто бы ускользало от нее, что дочь была уже замужем и хозяйкой была, а внуков так и не нарожала. Не знала мать и других сокровенных историй жизни дочери. Будущего зятя называла она не иначе как Павликом или Павлушей и совсем уж некстати, к огромной радости Степана Кузьмича и такому же огромному раздражению Ольги, заинтересовалась делами изобретателя.