Все могу (сборник)

Ольга была категорически против венчания, настаивая на версии о неосознанном влиянии моды, по которой все ринулись к церкви, поголовно записав себя в сыны Божии. Знала Оля о ревностном отношении к вере самой Фимы и боялась лишним словом ее обидеть. Но та не обижалась. Подошла к платяному шкафу, где на одной свободной полке был у нее иконостас, припрятанный от посторонних глаз, и достала палеховскую шкатулочку. Ольга удивилась, что сынок ее оказался крещеным без ее материнского ведома, но возмущаться не стала, понимая, что не тот это повод для выяснения родственных отношений. Внимательно рассматривала она маленький детский крестик на пожелтевшей ниточке сутажа и уже знала, что от венчания этого никуда не деться. Серафима, все приговаривая: «Не в грехе же жить! Не в грехе!» – заворачивала в кусок газетки Пашину благодать.

Ни о каком таком грехе Таня и не думала, выходя вместе с Пашей из машины возле Свято-Даниловского монастыря. Не превращенный еще в резиденцию Патриарха, стоял он весь в строительных лесах, обшарпанный и бедный. Еще ничего не говорило о том, что через несколько лет станет он ухоженным, чистеньким и будет возрождать духовную жизнь горожан. Что будут останавливаться в нем иеромонахи и архимандриты со всей страны, пользуясь им как гостиницей, да и сама гостиница уже для мирских образуется рядом и станет самой дорогой и самой недоступной во всей объевшейся Москве.

О том, что многое благое дело без искушения редко происходит, Таня не знала, а потому здорово серчала на батюшку, прогнавшего ее на улицу за узкие брючки, неприкрытые плечи и голову. Пришлось ехать переодеваться, и всю дорогу Таня скандалила, ругала Пашу и то и дело передумывала о небесной констатации их земного союза. Пашу лишь забавляла ее горячность, и хотелось ему подчиняться ее воле, делать все по ее совету и указанию, но сохраняя при этом право на собственное, уже отчасти немое мнение. Бесилась Таня еще и потому, что на днях встретила она своего прежнего лыжника и долго не могла прийти в себя от этой, казалось бы, случайной встречи. Нарядный, с такой же нахохленной нарядной женой шел Стас по платформе метро, а Таня, спрятавшись за колонну, впивалась взором в эту пару и примечала детали совсем уж для себя драматичные. Из того, как смотрел, как держал за руку, как пропускал вперед, заслонив могучим телом всех, кто сзади, свою жену, сделала Таня печальный вывод, что «уводит милых» вовсе не белая дорога, а вот такие, как эта, блеклые девочки. Чувство необоснованной собственности, попранной гордости и опять-таки несправедливости душило Таню, и уже тогда знала, что не простит, никогда в жизни его не простит, как не простит рукоприкладства и измены.

9

Наученная горьким опытом своей первой свадьбы, Таня повела себя благоразумнее. Хорошо выспалась, встала рано утром, сходила в парикмахерскую и медленно, специально затягивая процесс, начала одеваться. Вездесущая Кирочка руководила процессом. Прилаживала шляпку на Танину голову, выписывала торжественный макияж, перетягивала подъезд лентами. В этих бесконечных организационных хлопотах и было Кирино самовыражение. Перекладывая с места на место кольца в коробочках, венчальные свечи и полотенца, она подолгу держала их в руках, как бы прикасаясь к святому таинству.

Ни одного сомнения не было у Тани про предстоящее замужество вплоть до этого утра, и в часы ожидания засосало под ложечкой, закрутило живот и овладело ею волнение, почти паническое и оттого бесконтрольное. Достав с полки тетрадку с переписанными еще в школе стихами, пошла читать их в туалет и сидела там уже в платье, туфлях и шляпке и все не выходила, а только всхлипывала. «Прощается с девичеством», – подумала Танина мать, в которой раз запамятовав, что это второй брак дочери. А Таня действительно прощалась, в каждой строчке видя свою прошлую жизнь. Все как один стихи выходили в этот день для нее печальными и скорбными, и больше всего хотелось ей спать, а не ехать и веселиться до утра. Почти отвращение к этому балаганному и карнавальному празднованию вызывали ее мысли о свадьбе, хотя и Паша оставался по-прежнему милым, но чего-то не хватало, самой малости, крошки, толики для ее уверенности. «Что-то уходит, чего-то не будет, о чем-то придется забыть», – почти в рифму думала Таня и не понимала, чего именно ей так жаль. Выйдя из своего добровольного заточения с чуть припухшими глазами и сдутой надеждой, она шмыгнула на кухню, откупорила бутылку водки и под всеобщее кудахтанье неодобрения выпила рюмку.