Все могу (сборник)

Вещь оказалась для Зины счастливой. Бывают ведь такие у каждого. Как надела Зина по первому морозу пальто, как пошла на автобус, тут же остановилась рядом с ней машина, высунулся из кабины мужчина и предложил Зину подвезти. Ехал он в другую сторону, но Зина не отказалась. Решила – все равно поеду мимо следующей станции, там и сяду на электричку. На следующей станции следующая электричка не останавливалась, и Зина опоздала на работу.

Мужчина же из машины ей понравился. Работал он шофером у сельсоветовского председателя. Был, правда, женат, но подкупил Зину тем, что называл ее протяжно и громко «Зинаида» и говорил, что от нее пахнет пионерским лагерем. Зиночка в лагерь ни разу не ездила, а потому не понимала, хорошо пахнет или нет. Девочки на работе еще больше ее путали, вспоминая, что в лагере пахнет хлоркой, крашеными стенами, булками, кефиром, половыми тряпками, а одна даже сказала, что писаными простынями, чем неслабо озадачила Зину.

– Дом, Зинаида, у тебя слабый, будто из апельсиновых ящиков сложенный, – ругал Зину сельсоветовский шофер, а она вяло оправдывалась:

– Так откуда же дому взяться-то, раньше и такого не было.

– Поправим мы по весне тебе дом, Зинаида, – по-хозяйски уверял шофер. Зиночка радовалась, вся расцветала, лучилась, отчего рыжие ее волосы вбирали все редкое зимнее солнце и переливались. Не брала в профкоме бесплатных билетов в театр и цирк, а спешила домой. Ждала, когда приедет.

Мать Зину не останавливала, знала из своего опыта, даже соседкам говорила, что «нагулять от кого-то уже давно пора бы». Но до этого не дошло. Шофер поездил-поездил, а после Нового года пропал, не оставив после себя ничего, кроме старых сломанных телевизоров – откуда только брал? – которые привозил и сваливал во дворе, поучая Зину:

– Приедет вторсырьевщик, ты ему их отдай, только денег не бери. Скажи, на брус поменяю. Он подумает и согласится. Больно уж он любит железки все эти раскручивать. А у него отец на лесопилке, так что поторгуется, но брус тебе привезет. Только на бревна-карандаши не соглашайся, брус требуй. Поняла меня?

Зина понимала то, что ей хотелось понять, что ее любят и о ней заботятся. Про брус она даже не думала, тем более что вторсырьевщик все не ехал. Не было и сельсоветовского шофера. Уже и пальто убрали, обложив от моли мылом, и отсеялись весной, и первой редиской в День Победы закусили, а он все не появлялся, глуша мотор возле забора. Зиночка печалилась и часто плакала. Выводя на торте «Журавушка» журавля, получался он у нее с поникшей шеей. Цветы на «Киевском» и того хуже, как вялые. Только «Полет» – бесформенная куча безе – выходил вроде как по ГОСТу.

Зиночку пожалели и дали путевку в Железноводск.

– Ехай, Зина, ехай. Можа, найдешь себе кого, – наставляла Зину мать, заворачивая дочкины туфли в газетку.

В железноводском санатории у Зины обнаружили сахарный диабет, ту его скверную разновидность, при которой работать сложно и дают инвалидность, пенсию и провожают сочувственным взглядом. Так Зиночка Митина превратилась в надомницу.

Раз в неделю ездила она в город, брала материал в три объемные сетки, заходила в гастроном за колбасой и сосисками, в «Диету» за соевыми батончиками и фруктозой и в первой после обеденного перерыва электричке тряслась обратно.

Лиса на пальто уже давно поредела, ткань на рукавах обтрепалась, а сама Зиночка приобрела с болезнью густой пятнистый румянец щек.

Какая-то злая насмешка судьбы для двух не бывших никогда замужем женщин случилась в том, что занимались Митины производством тканых цветов для свадеб.

Трафареты, железные штыри, которые следовало греть на газу и придавать ими форму тканым листочкам и лепесткам, брались в руки после обеда, когда Зиночка, наконец проснувшись, заканчивала все домашние дела, вроде готовки и уборки. Садилась около окна, разложив по столу белые лоскуты, узкие кружева, перламутровые бусины, атласные ленты и ивановскую тесьму. Мать отвечала за твердость ткани, Зина за итоговую композицию, в которой у нее после тысячи сделанных кремовых роз на тортах был какой-то тренировочный опыт. Зину «в фирме» ценили за «живость и аккуратность продукции».

Веночки, бутоньерки, гирлянды на платья собирались из нескольких видов цветов, образцы которых висели на стене, и каждый цветок имел свой трафарет. Лучше всего Зиночке удавались незабудки на шляпки и хризантемы в петлицу костюма жениха.

Часто Зина на себя примеряла сделанный венок, подтыкала под него оконный тюль и представала перед зеркалом уже как невеста, в фате, в штанах и клетчатой рубахе. От белого цвета румянец ее становился ярче, волосы горели пламенем, а Зиночка улыбалась про себя, представляя не без умиления, как какая-то девушка пойдет в ее веночке замуж и будет потом долго счастлива.

В одном таком примеренном веночке и побежала Зиночка в тот день отпирать на крик калитку.

Еще задолго слышался по улице гул, доносилось от соседей оживление, грохот сменялся спорами:

– Это – оставь!

– Не дам тебе ничего.

– Макулатуры нет. Кончилась.