Все мои ничтожные печали

Я все понимаю, сказала я. Ник с мамой могут с ней попрощаться, потом уйти. Я сама дам ей таблетки и возьму на себя всю ответственность… чтобы снять подозрения с мамы и Ника. Не знаю…

Мне что-то подсказывает, что ты не станешь этого делать.

Да, наверное. А мне что-то подсказывает, что она справится и без меня.

Может, и нет. В смысле… все еще может перемениться.

Да, может.

У Джули зазвонил телефон, и она ушла в дом. Я осталась сидеть на веранде. Я гнала от себя мысли о папином самоубийстве, о его раскромсанном теле на рельсах, стараясь сосредоточиться на окружающих меня деталях. Вот дверь с облупившейся желтой краской, рваная сетка на второй двери, вот велосипеды и роликовые коньки, мешок со свежей землей, маленький керамический слоник. Интересно, явится ли мне знак? Некое указующее знамение. Я решила, что если в ближайшие десять секунд никто не пройдет мимо дома Джули, значит, везти Эльфи в Швейцарию – плохая идея. Был поздний вечер, на улице похолодало – вряд ли кого-то потянет гулять. Я медленно досчитала до десяти. Мимо прошла кошка. Совсем непонятно. Я проверила телефон. От Дэна пришло электронное письмо под заголовком «Раскаяние». Секунду подумав, я нажала «Стереть» и опять начала считать до десяти, но не успела закончить. Джули вернулась и подлила нам обеим еще вина.

Было уже совсем поздно. В окнах соседних домов потихоньку гас свет. Из переулка за домом доносился звон разбитых бутылок. Мы решили пойти внутрь и сыграть песню на электроорга́не, который моя мама притащила Джули посреди ночи под проливным дождем несколько недель назад. «Воспоминание о Фестивале свободы» Дэвида Боуи.

Мы не то чтобы пели, а бормотали слова, путаясь и запинаясь. Звук электрического органа хорошо подходил меланхоличной мелодии. Мы знали песню вдоль и поперек, просто не очень хорошо. Мы пели сдержанно, вполголоса, и поэтому получалось комично. Мне кажется, мы обе хотели отдаться песне, спеть ее смело и искренне – так, как мы ее помнили с юности, – но было поздно, наверху спали дети, мы с Джули устали, и было уже совсем поздно.

На подземной парковке Сент-Одильской больницы я ругалась с мужчиной, который стоял рядом с женой, державшей на руках маленького ребенка. Высадив маму и тетю Тину у входа в реанимационное отделение, я попыталась приткнуть машину на маленьком пятачке, поскольку с местами внизу было туго. Я услышала, как тот мужчина мне крикнул: Какого черта?! Ты что творишь? Я вышла из машины и вежливо поинтересовалась, что он имеет в виду. Он сказал, что я встала вплотную к его машине, и если я ее поцарапаю, задену дверцей или боковым зеркалом, то я, на хрен, с ним не расплачусь.

Вы серьезно? – спросила я. Вы действительно полагаете, что я буду платить, если задену вашу дурацкую машину?

Он стоял рядом с женой и ребенком, они все таращились на меня. Я не кричала, но говорила достаточно громко. Он меня разозлил. Я сказала ему, что приехала узнать, жива ли еще моя сестра или нет, что места для машин очень узкие, если он вдруг не заметил, и я не задела его машину, когда заезжала, пусть подойдет и посмотрит, моя машина стоит точно между двумя линиями, он вообще любит кого-нибудь, кроме себя, он вообще понимает, что люди важнее машин?!

Я обратилась к его жене и спросила, как ее угораздило выйти замуж за такое чудовище, как ей не противно делить с ним постель и рожать от него детей? Я сказала ей, что моя мама сейчас наверху, моя мама пытается осознать, почему ее дочери хочется умереть, и моя тетя тоже сейчас наверху и тоже пытается осознать, почему ее дочери хотелось умереть, так что в жизни есть вещи гораздо важнее машин.

Я подошла к ним вплотную. Я продолжала гнуть свою линию. Как вы могли выйти замуж за такое чудовище? Вы что, не видите, что я не задела вашу дурацкую машину?

Они таращились на меня, как на сумасшедшую. Женщина попятилась, прижимая ребенка к груди, и что-то тихо сказала мужу, который яростно тряхнул головой, слово ему в ухо попала вода, а потом пошел прочь вслед за женой и ребенком.

Я наблюдала, как они уходят. Потом присела на корточки рядом со своей машиной, подальше от его машины, и попыталась восстановить сбившееся дыхание. Я вошла в лифт и нажала на кнопку нужного этажа, где были Эльфи и все остальные. Женщина, на которую я наорала, ехала в том же лифте, но одна. Без ребенка и мужа.

Простите меня за все, сказала я ей и неопределенно взмахнула рукой, указав куда-то вдаль. Я уверена, у вас хватает своих проблем. Я была не права и хочу извиниться.

Она смотрела на световое табло, где зажигались номера этажей. Мне хотелось, чтобы она все поняла и сказала, что простила меня. Мне хотелось, чтобы все было по-человечески. Я еще раз попросила прощения. Я прошептала: У меня жуткий стресс. Она смотрела на номера этажей. Лифт поднимался. Наконец женщина вышла, не сказав мне ни слова. Я смотрела, как она идет по коридору, перекладывая тяжелую сумочку с одного плеча на другое, а потом двери лифта закрылись.