В середине октября Тодд приехал в Хот-Спрингс на неделю. Он остановился в доме у родителей Люка и спал в кресле у постели возлюбленного. Я старалась не мешать им побыть наедине. Тодд приводил Люка в порядок и позднее рассказывал мне, что, когда чистил Люку пальцы на ногах, у того сработал непроизвольный рефлекс и парализованное тело отдернуло ногу.
– Мне тогда показалось, что он возвращается к жизни, – тихо проговорил Тодд.
Я приводила с собой Эллисон и говорила ей, что так выглядит настоящая любовь. Люк так исхудал, что превратился в скелет длиной в шесть футов пять дюймов, плотно обтянутый кожей. Эллисон во все глаза смотрела на Люка, и я в миллионный раз начала переживать о том, как на нее может повлиять такой опыт. По пути домой Эллисон сказала, что видела, как у Люка шевелятся внутренности. Я тоже это заметила: внутренние органы Люка изо всех старались поддерживать в нем жизнь.
Тодд уехал, и мать Люка обещала позвонить ему, когда придет время. Я знала, что она не обманет.
В конце октября началось похолодание. Как-то раз я пришла в дом к родителям Люка и увидела, что отец мерит гостиную шагами. У меня возникло странное чувство: я вдруг поняла, что перестала дышать. Еще в гостиной сидели брат Люка и несколько его племянников от трех до двенадцати лет.
– Понимаете ли, у нас возникла серьезная проблема, – сказал отец Люка. В руках у него была рулетка, и он без конца вытаскивал и отпускал ее хвостик. Рулетка быстро сворачивалась, снова и снова издавая характерный щелчок.
– Что случилось? – спросила я.
– Люка надо окрестить, – ответил мужчина. – Его сестра…
О боже… Я испугалась, что что-то стряслось с Люком. А дело было не в нем. А в его сестре!
Отец Люка сказал, что они хотели погрузить его в бассейн.
– Он сказал, что такой вариант тоже мог бы подойти.
Отец Люка ткнул пальцем в угол комнаты, и я только тогда заметила стоявшего там священника. Он, повернувшись к нам спиной, был занят чтением Библии.
– Здравствуйте, – громко сказала я.
Священник вздрогнул, словно готов был уйти сквозь стену. Ему было не по себе находиться рядом с геем. Я знала, что он и понятия не имеет о том, что Люк болен СПИДом. Он гей, и этого достаточно. Но с родителями Люка он вынужден быть обходителен, ведь они готовы платить. Иначе церковь может совсем лишиться дохода.
– Что значит
– Подогрев сломался, – ответил отец Люка.
– Послушайте, – сказала я, положив руку ему на плечо, чтобы прекратить наконец это бесконечное щелканье. – Бог, в которого верю я, очень великодушен и заботлив, и Ему хочется, чтобы люди служили Ему самыми разными способами и совершали самые разные добрые дела. Почему бы вам не омыть Люка водой из душа? Подержать его немного под струей. Все его грехи смоются и утекут в сточную трубу.
– Об этом мы тоже думали, – ответил отец. – Сестра Люка против.
Я вздохнула.
В комнате что-то происходило, но я не могла понять, что именно. Отец Люка стал двигаться быстрее, словно перемещаясь по рингу. Он швырнул рулетку на пол и посмотрел в окно, за которым виднелась река.
– Нам нужно что-то придумать.
Я поняла, что́ сейчас произойдет, и тихо сказала:
– Нет.
– Парни, – крикнул отец Люка, – а ну-ка постройте запруду на реке.
Дело было в конце октября. Воды была ледяная.
– Вы не обязаны этого делать, – сказала я. Но у родственников Люка были свои представления о вере.
Они все тут же выскочили на улицу и стали скатывать камни в реку. Отец с братом несли Люка на руках, а за ними плелись мать со священником. Я умоляюще взглянула на мать Люка. Она закрыла глаза и продолжила свой путь к реке. Парни по грудь забрались в ледяную воду, чтобы достроить запруду.
– Я не могу на это смотреть, – сказала я. Над нашими головами каркали арканзасские вороны. – Не могу.
Но я все равно смотрела. Чувствовала, что так надо.
– Люк, поскольку ты раскаялся в своих грехах, – произнес священник, – и поскольку ты желаешь креститься во имя Иисуса, я крещу тебя во имя Иисуса Христа, дабы тебе отпущены были грехи твои и дабы ты получил дар Святого Духа.
Зажав Люку нос, брат с отцом погрузили его под воду. Я отвернулась, не в силах смотреть, как холодная темная вода накрывает живое тело.
Нужно было уходить. Я направилась к машине. За моей спиной слышались возгласы священника:
– Во имя Иисуса!
Родители Люка были добрыми людьми. Но иногда даже добрые люди совершают необъяснимые поступки. Я проехала мимо акации. Она вся была коричневого цвета: листья облетели, и на ветках остались лишь скрюченные стручки с семенами, которые провисят всю зиму.
В следующее воскресенье мне сообщили, что Люк в больнице. Я зашла к нему в палату и поняла, что ему остались считаные часы. Мать держала в руках миску овсянки и пыталась накормить сына так, как делала это на протяжении последних шести недель.
– Вот, Люк, – говорила она. – Возьми немного. Поешь, Люк.