Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки

Больше он не доставлял мне никаких неудобств, вот только алименты выплачивал неохотно. Во всем остальном старался быть для Эллисон хорошим отцом – забирал ее к себе на выходные, – и наш конфликт на их взаимоотношениях никак не сказывался. И хотя мне частенько казалось, что он строит из себя примерного отца только для того, чтобы выставить меня плохой матерью, я не собиралась лишать Эллисон возможности с ним общаться. Хоть он и дал мне понять, что мигом может забрать у меня дочь, если захочет оставить меня ни с чем.

– Ваша честь, она хоронит гомосексуалов, – произнесла я вслух, глядя в окно и выискивая глазами его машину. – И втягивает в эту мерзость мою дочь.

И вот он заехал на участок, который раньше принадлежал ему. Когда он подъехал к дому, я выдавила милую улыбку, которой мы обычно смотрим на людей, думающих, что мы им что-то должны. Но, увидев, как из машины выпрыгнула Эллисон, я улыбнулась во весь рот.

– Мама! – крикнула она.

Он, сидя в машине, подозвал дочь к себе. Будто у них был какой-то общий секрет – что-то я в этом сомневаюсь. Он так делал всегда, и милосердная часть моего сердца хотела верить, что он так поступает потому, что ему тяжело расстаться с Эллисон. А зачерствелая часть моего сердца знала, что таким образом муж пытается испортить волшебный момент нашего воссоединения. Пытается заставить ее обернуться, а меня – обратить на него внимание. Со мной это не срабатывало.

Уезжать он не спешил, и я начинала злиться. Дело было в воскресенье накануне Рождества, и перед службой мне нужно было нарядить Эллисон в красивое зеленое платьице. Я потратила несколько недель, чтобы вручную украсить его оборками. Мне было важно, чтобы мы выглядели подобающим образом. Успокоилась я, только когда мы сели в машину и я обхватила лицо Эллисон руками, чтобы в последний раз проверить, хорошо ли она умыта. Машинально дотронулась до ее лба и проверила, нет ли у нее температуры. Этот жест уже превратился в ритуал. На долю секунды я мысленно куда-то улетела, и Эллисон успела вырваться из моих рук.

По дороге в церковь Эллисон стало скучно. А может, она просто не выспалась, ведь отец разрешал ей ложиться поздно, чтобы доказать, что с ним очень весело. Я, как всегда в таких случаях, притворилась, что машины впереди ведут не люди, а обезьянки.

– Они бросают банановую кожуру. Пригнись! – крикнула я. – Пригнись, Эллисон!

Эллисон пронзительно завизжала, а я обхватила руль так, словно готовлюсь резко свернуть, чтобы уклониться от воображаемой атаки.

Занятия воскресной школы проводились в галерее, и, пока Эллисон играла в детской комнате, я помогала преподавателю. Я согласилась на это прежде всего потому, что мне хотелось быть полезной, а женщины из церковного хора ясно дали мне понять, что не потерпят, если крашеная разведенная блондинка будет петь «Пребудь со мной» рядом с их мужьями. А еще на занятиях воскресной школы у людей была возможность передохнуть после выпитой с утра «кровавой Мэри». На каждой встрече изучалась новая тема. На этот раз мы обсуждали служение: было много разговоров о кормлении больных и заботе о ближних.

Я поймала на себе взгляды братьев Джонсон. Они были моими ровесниками и в юности подавали большие надежды. Теперь же от подросткового возраста у них осталась лишь похотливость. После занятия они задержались в дверях, чтобы посмотреть мне вслед.

Я обернулась и поднесла руку к воротнику сзади.

– У меня до конца застегнута молния?

Братья смутились.

– Вы раздевали меня все занятие, вот я и решила убедиться, что вы все же одели меня вновь, прежде чем я появлюсь на людях.

Я стояла достаточно близко, чтобы убедиться, что их лица становятся свекольно-красными, а потом пошла в игровую комнату за Эллисон. Она сидела в стороне от остальных детей, которые играли в дочки-матери и не могли договориться, кто будет мамой.

Каждое воскресенье мы садились в восьмой ряд: на центральную скамью прямо у прохода. Те, кто ходил в церковь постоянно, всегда занимали одни и те же места. Прихожан ужасно раздражали безбожники, которые приходили в церковь на Пасху и Рождество и садились где попало.

– Благодать вам и мир от Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, – поприветствовал нас священник, доктор Джон Хейз.

Он читал прекрасные проповеди, и меня всегда восхищало, что Эллисон внимательно его слушала и серьезно относилась к тому, что он говорит. Он был уже не молод, и его коротко стриженные седые волосы так и не отросли с 1954 года, когда он принял сан. Для полноты картины нужно добавить, что он носил темные очки в массивной оправе. В своих проповедях он бросал нам вызов, побуждая жить, как жил Иисус. Прихожане воспринимали его слова совершенно спокойно, ведь после финального «Амен» эти воззвания уже почти ничего не значили.