Параллельно я хотел бы обсудить вопрос депривации в контексте отношений ребенка с отцом. Ребенок – сейчас я говорю о мальчике – считает нормальным испытывать агрессию и вести себя агрессивно, поскольку семья – общество в миниатюре. Доверие матери к своему мужу или уверенность в получении поддержки извне, скажем, от полицейского, дает ребенку возможность попрактиковаться в деструктивном поведении на деле либо на уровне фантазии. Таким образом (при условии поддержки общественных структур, уверенности матери в муже и т. д.) ребенок получает шанс сделать сложный шаг, а именно интегрировать свои деструктивные импульсы вместе с импульсами любви и привязанности и, если все пойдет хорошо, признать существование деструктивных мыслей как имеющих право на существование и найти способы и средства, чтобы защитить дорогих людей и ценные объекты от себя самого. Он сможет организовать свою жизнь с позиции созидания, чтобы оградить себя от переживаний по поводу наличия деструктивных наклонностей. Чтобы достичь этого в своем развитии, ребенку необходимо не деструктивное в основных смыслах окружение: конечно, ковры пачкаются, обои на стенах иногда нужно переклеивать, а окна могут разбиться, но если в доме царит согласие, а между ребенком и родителями есть доверие, это будет означать, что семья – надежный оплот. Если депривация выражается в виде разлада в доме, особенно если нет согласия между родителями, в психике ребенка происходят серьезные изменения. Внезапно его агрессивные мысли и импульсы становятся небезопасными. Ребенок пытается вернуть утраченный контроль и ограничить себя рамками, в результате чего теряет импульсивность и спонтанность. Ему страшно экспериментировать и приходится смириться со своей агрессией. Следом за этим (в рамках первого типа депривации) наступает период, относительно благоприятный с точки зрения взрослых, когда мальчик начинает идентифицировать себя больше с ними, чем со своей незрелой самостью.
Антисоциальные намерения в этом случае руководят мальчиком в момент, когда его посещает надежда на возвращение в состояние безопасности и возможность открыться, то есть признаться в своей агрессивности. Он, конечно, не знает, что происходит, но осознает, что обидел кого-то или разбил окно. Здесь появляется надежда, что сигнал SOS в виде кражи или вспышки агрессии будет услышан. Агрессия считается бессмысленной и лишенной логики, поэтому не стоит спрашивать проявляющего агрессию ребенка, почему он опять разбил окно или украл деньги.
Представленные два случая клинического проявления антисоциальных намерений связаны друг с другом. Проще говоря, кража является результатом депривации на более ранних этапах эмоционального развития ребенка, чем вспышки агрессии. Есть нечто общее в реакции общества на оба типа антисоциального поведения в момент надежды. Когда ребенок крадет или проявляет агрессию, общество не только не может расшифровать послание, но (чаще всего) считает необходимым реагировать моралистически. Естественная реакция – вынести наказание за кражу и агрессивное поведение, заставить юных нарушителей закона дать логическое объяснение, которого может и не быть. По окончании многочасового допроса, после снятия отпечатков пальцев и т. д. дети вынуждены признаться и все объяснить, просто чтобы положить конец мучениям. Это признание не имеет ценности, хотя и может включать достоверные факты. Однако истинная причина, или этиология поступка, останется нераскрытой. Таким образом, время, потраченное на принудительное получение признания и установление обстоятельств дела, тратится впустую.
Хотя все сказанное не всегда применимо в повседневной практике для работы с группой мальчиков или девочек, необходимо принять изложенное во внимание, чтобы впоследствии иметь возможность применить теорию на практике. Может ли человек, работающий с группой делинквентных мальчиков, установить с подопечными терапевтический контакт? В каком-то смысле любые сообщества терапевтичны, если функционируют правильно. Детям не будет пользы от хаотичного общения, рано или поздно при отсутствии сильного управления среди детей появится свой лидер. У слова «терапевтический» есть и другое значение – установление связи с более глубокими слоями личности.