Все мы смертны. Что для нас дорого в самом конце и чем тут может помочь медицина

Когда приехали родители Сары, Моррис поговорил и с ними, и по итогам беседы Сара и ее родные выработали план. Врачи будут лечить ее антибиотиками. Но если Саре станет хуже, подключать ее к аппарату искусственной вентиляции легких не станут. Кроме того, они разрешили Моррису вызвать бригаду паллиативной помощи. Бригада ввела больной небольшую дозу морфина, и Саре сразу стало легче дышать. Родные увидели, насколько меньше она страдает, и сразу решили, что теперь она страдать не будет. Наутро именно они сказали врачам, что больше ничего не нужно делать.

“Они хотели ввести ей катетер и сделать еще что-то, – рассказывала мне впоследствии Дон, мать Сары. – А я сказала: «Нет. Не надо ничего с ней делать». Пусть намочит постель, мне все равно. Они хотели сделать какие-то анализы, измерить давление, взять кровь из пальца. Вся эта возня была мне глубоко безразлична. Я пошла к старшей медсестре и сказала, чтобы больше ничего не делали”.

За последние три месяца практически все, что врачи делали с Сарой, все сканы, анализы, облучение, дополнительные курсы химиотерапии, совсем не помогали ей – наоборот, только делали хуже. “Без всего этого она, скорее всего, прожила бы дольше, – говорит Дон. – Хорошо, что мы отстали от нее хотя бы в самом конце”.

Днем Сара впала в бессознательное состояние, организм постепенно отказывал. Рич вспоминает следующую ночь: “Она все время страшно стонала. Не помню, на вдохе или на выдохе, но слушать это было ужасно, ужасно, ужасно!” Отец и сестра по-прежнему считали, что Сара еще выкарабкается. Но когда все вышли из палаты, Рич в слезах встал на колени возле Сары и прошептал ей на ухо: “Ты можешь все бросить и сдаться, – сказал он. – Ничего страшного. Можешь больше не бороться. Мы с тобой скоро увидимся”.

Потом, уже утром, ее дыхание изменилось, стало замедляться. Рич вспоминает: “Сара словно встрепенулась. И сделала долгий-долгий выдох. А потом просто перестала дышать”.

Глава 7 Трудный разговор

Через некоторое время я был за границей и познакомился с двумя врачами из Уганды и писателем из ЮАР. Я рассказал им о случае Сары и спросил, что, по их мнению, нам следовало сделать для нее. С точки зрения моих собеседников, выбор способов лечения, который мы предложили больной, был расточительным и совершенно излишним. В их странах большинство терминальных больных никогда не попадают в больницу. А те, кто все-таки окажется там, никак не рассчитывают на то, что к ним применят такие крайности, как множественные курсы химиотерапии, отчаянные хирургические операции без какой-либо надежды на успех или экспериментальные методы лечения. Не говоря о том, что у системы здравоохранения в этих странах просто нет на это денег.

Однако у моих африканских собеседников был и личный опыт: они не удержались от рассказов о нем – и эти рассказы звучали очень знакомо. Дедушку одного из угандийских врачей вопреки воле больного подключили к аппарату искусственной вентиляции легких; родственница другого врача, страдавшая неизлечимым раком печени, умерла в больнице после экспериментального лечения. Зять южноафриканского писателя, находившийся в терминальной стадии рака мозга, все же подвергался бесконечным курсам химиотерапии, которые ему не только не помогали, но все сильнее подрывали остатки здоровья.

“Каждый курс он переносил все хуже и хуже, – рассказывал писатель. – Я видел, как лекарства буквально разъедают его плоть. Его дети до сих пор не оправились от пережитого. А он не хотел отказываться от лечения, не хотел сдаваться”.

Положение на родине моих собеседников меняется. Из десятки самых быстроразвивающихся экономик пять – африканские страны[107]. К 2030 году половину, а может быть, и две трети населения земного шара составит средний класс[108]. Все больше людей могут позволить себе не только товары вроде телевизора или автомобиля, но и платную медицину. Опросы, проведенные в крупных африканских городах, показали, например, что половина стариков старше восьмидесяти лет в наши дни умирает в больницах, а среди пожилых людей моложе восьмидесяти этот процент еще выше[109]. Эти цифры превосходят аналогичные показатели в развитых странах.

Варианты истории болезни Сары распространяются по всей планете. Доходы растут, частный сектор здравоохранения – где больной обычно сам платит за услуги наличными – стремительно расширяется. Повсюду врачи с готовностью вселяют в больных и их близких ложные надежды, в результате чего семьи опустошают свои банковские счета, вынуждены продавать семена, предназначавшиеся для посева, тратят деньги, которые откладывали на образование детей, – и все это ради лечения, которое не принесет результата[110]. Однако параллельно с этим повсюду – от Кампалы до Киншасы, от Лагоса до Лесото, не говоря уже о Мумбаи и Маниле, – запускаются программы хосписов[111].