Я успокаивал, мол, всё, что надо, я поставил в ванной. В.П. умиротворялся и, отвернувшись к стене, давал понять, что аудиенция закончена.
Но вот если он просил пива – я бежал за ним поспешно и в любой час, это был признак близкого конца «гулянья».
Чем меньше матерился, тем ближе было окончание запоя.
Трезвым Виктор Платонович ругался матом иносказательно и окольно, разве что скажет «баный рот», или «яппонский городовой», или «твою мать!». Обожал солженицынские «смефуёчки».
Выпив, Некрасов матерился гораздо охотнее и считал себя мастером в этом вопросе. Однако, рискуя огорчить взыскательного читателя, скажу, что Некрасов ругаться матом вообще как следует не умел. Хотя у него и было несколько остроумных выражений, относящихся к различным советским периодам – начиная с военных лет до сегодняшних времён. В том числе сакраментальное: «Мы едали всё на свете, кроме шила и гвоздя!»
Для вечности будет нелишне, думаю я, сохранить любимейшую шараду Виктора Платоновича: «Мой первый слог – тара, второй – душа общества, третий – приказание рыбе. А в целом – кушанье». Что это? Ответ гласит: тара – это «куль», душа общества – «ебака», приказание рыбе – «сри, сом!». В целом – «кулебяка с рисом».
Чуть выше я упомянул о приятных последствиях, связанных с юбилейным альбомом.
Так вот, через пару дней, как говорят на Украине, прочхнувшись, Вика позвонил и протрубил дифирамбы. Да так искренне, так цветисто, что я не только обрадовался, но и возомнил. Ещё бы!
– Ну, ты и уважил меня, какую работу сделал! Я вот только сейчас рассмотрел, – нахваливал меня В.П. – А как ты изящно меня обосрал, прямо прелесть! А гистограмма запоя в форме падающей бутылки! Втоптал отчима в грязь, да как элегантно! А цветочные состояния! Молодец, пащенок! – растроганно повторял В.П.
Да чего юлить, приведу-ка я здесь отрывки из «Состояния горящей души». Вспоминая и чуть улыбаясь…