Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове

Угрожаешь «встать и уйти, если не выпьешь»! Хочется, чтобы все говорили «за жизнь», т. е. о водке, но ты вынужден выслушивать какую-то ерунду о вещах неинтересных и меркантильных. Если есть французы – уличаешь их в неумении пить, если поблизости малолетки – хлопочешь, чтобы и им налили. Ты видишь, этим людям чуждо исконное русское веселье, они расчётливы, несентиментальны и, очевидно, злобны… Одиноко выпивая внеочередную рюмку, с горечью резюмируешь: «Все мудаки, Витя!»

Состояние «Гвоздики»

(1 рюмка в 4 минуты)

Наливаешь только себе. Люди глупеют на глазах. Матюкливо изображаешь в лицах людей и зверей. Ненатурально жестикулируешь, стряхивая пепел в соседские тарелки. Иногда пугаешь гостей порывами «пойти прогуляться».

Состояние «Тюльпана»

(1 рюмка через 3 минуты 20 секунд)

Не до разговоров, надо не упустить темп. Имитируешь еврейский акцент. Смысл половины твоих намёков и сопоставлений ускользает от собеседников, сам же понимаешь треть того, о чём они говорят. Но и этого достаточно, чтоб окончательно убедиться в мелкоте духовных запросов этих людей, называющих себя твоими друзьями. О-хо-хо… Но время от времени, растрогавшись, порывисто притягиваешь к себе голову соседа и покрываешь поцелуями его темечко или ухо. Состояние «Василька»

(пьешь практически без перерыва)

Нутром чувствуешь: гости ждут не дождутся, когда ты уснёшь. Фиксируешь мутно-пытливый взгляд на сидящем напротив и горько усмехаешься. Что взять с этих мудаков и мудачек, не понимающих нюансов изысканной души российского пьющего интеллектуала? Очень жалко себя, до слёз. Временами внятно вскрикиваешь: «Почему не пьём?»

Зона убожества…

Нет, на этом я и остановлюсь. Зачем уж так прямо и ставить все точки над i. Оставлю некую недосказанность…

В своём фотоальбоме за 1981 год В.П. уделил моему труду несколько листов. Этикеточный орнамент, графики и рисунки были оценены и запечатлены, всё крупно озаглавлено «Триумф сатирика» и сопровождено специально сделанной фотографией нас двоих в обнимку…

Нахваливал меня и на людях, и тет-а-тет:

– Подумать, на вид простой криворожский алкаш, а на тебе, меня переплюнул!

Вконец расчувствовавшись, Виктор Платонович надписал мне только что изданную книжку с полным «Сталинградом»: «Пасынку – отчим, победителю – побеждённый. 24.12.81. Париж». К моей фотографии на полке в кабинете была сделана приписка – «Триумфатор-сатирик».

Я принимал ванны лучистой славы. С достоинством сдерживал себя, чтобы не исполнять монгольский танец орла, танец победителя. Мой юбилейный альбом выдавался на руки наиболее почитаемым гостям, отводилось время на его просмотр, при этом даже чай откладывался. Все были вынуждены хвалить, чаще всего от души. Либо не желая огорчить хозяина, видя, с каким предвкушением восторга Вика раскрывал альбом.

А из Америки Светлана Гельман нежданно прислала мне магнитофонную плёнку, где Некрасов выразительно зачитывал внушительные отрывки из альбома, копию которого он, конечно же, поволок с собой в Штаты. Я преисполнялся гордостью, когда до меня доносился смех слушателей.

Один из любимых некрасовских американских приятелей, Михаил Моргулис, в молодости сам авторитетный ценитель булькающих утех, стал, повзрослев, редактором «Литературного курьера». И напечатал обширные выдержки из моего альбома, посвящённые писателю-юбиляру и его милым грешкам.