Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове

В фотографии Вика был склонен к романтизму, любил пейзажи в утренней дымке, контражуры, уютные интерьеры, миленькие кафе, трогательные улочки, памятники – знаменитые и простенькие. Я же такой подход отвергал – зачем щёлкать то, что уже прекрасно изображено на открытках? И гордился своим прагматизмом, отдавая предпочтение застольям, выряженным группам в нарочитых позах или портретам в фотогеничной обстановке, скажем, на фоне живописных полотен либо в окружении пышных кувертов, бутылок, тортов и самоваров…

Это вызывало ехидные ухмылки Вики – м-да, язвил он, вяло перелистывая мой альбом, прямо скажем, не Картье-Брессон, спонтанностью не отличаешься, да и композиция носит печать убогости… Отчасти именно поэтому у меня мало хороших фотографий Виктора Платоновича: он нарочно, чтоб насолить, не вовремя ёрзал, корчил рожи и обидно отзывался о креативных способностях фотографа.

Приехав в Париж, Некрасов немедля купил абсолютно бездарный аппаратик размером с два спичечных коробка.

– Представляешь, ничего не надо делать, ни резкость, ни диафрагму, только снимай! – радостно сообщил мне В.П.

Некоторое неудобство заключалось в том, что снимки получались неясными по краям или размытыми посередине, похожими на картины Тёрнера, а цвет не всегда совпадал с натурой. Случалось, даже силуэт различался с трудом.

Фотографии получались терпимыми лишь в статическом положении, но именно этого Вика избегал – бойко перемещался, выискивая ракурс, и, не предупреждая, щёлкал, щёлкал и щёлкал. Половина из проявленных снимков никуда не годилась.

Не выдержав моих насмешек, он через пару лет всё же купил себе новый аппарат, «Минольта-1100», сильно усовершенствованный, хотя тоже не без греха.

Говоря откровенно, к некоторым Викиным фотографиям всё-таки следует относиться с повышенным почтением.

Весьма хороши виды Германии, Италии, Америки, Австрии, Норвегии, Австралии, Франции. Но особенно часто и с воодушевлением, упиваясь, причмокивая, он делал очень и очень милые и прекрасно безыскусные фотографии Парижа. Вообще говоря, в подобных альбомах понимали толк только мы с Викой. По крайней мере, у нас, в Париже.

Я точно знал, что лишь он один мог оценить по достоинству мои альбомные хохмочки, а он горделиво показывал свои альбомы мне, как знатоку. Наши труды понимали ещё и женевцы – поэт Тоша Вугман и Наташа Тенце.

Венец же фотографического творчества Виктора Платоновича назывался «Авто-био-фото-изо-эссе». С фотографиями всего жизненного пути нашего писателя, вперемежку с юношескими рисунками Некрасова и прочими вклейками, с щедрыми надписями-сентенциями. Альбом считался автором, по-моему, вполне серьёзно, чуть ли не шедевром. Одно время В.П. реально подумывал его издать, давал даже на просмотр в какое-то издательство, но там вежливо отклонили такую честь.

– Вот когда разбогатею, то опубликую альбом обязательно! За свои деньги, тиражом в полсотни экземпляров! – говаривал Виктор Платонович.

Только, мол, для друзей. Но обязательно в роскошном издании! А если богатство не подоспеет, то это сделаешь ты, Витька, или Вадик! Без шуток!

Альбом этот пока не увидел свет, да и скорее всего не увидит.

Аи и Нормандия

Ехали на могилу Шарля де Голля.

Через милую нашу Францию – по невысоким холмам, мимо нескончаемых пшеничных полей с редкими купами кустарников. Одинокий комбайн вдалеке. Солнце и ветерок. Редкие встречные машины.

Вика вдруг оживлённо завертелся:

– Слушай, Витька, что за чёрт! Почему на полях никого нет? Где битва за урожай?! Меня это волнует!

Я заулыбался – действительно странно советскому человеку, как такую бездну пшеницы можно собирать без суеты и аврала…

Поездки по Франции возвышали наши зачерствевшие души изгнанников. Этому, конечно, способствовали частые остановки в придорожных кабачках, ресторанчиках и трактирчиках. Пилось при этом не шибко, по стаканчику или по кружечке, поэтому оставалось время и желание любоваться красотами. Говорили не только о приятном, то есть о предстоящей вечерней выпивке, но и о полезном – истории, литературе, географии.

Иногда останавливались переночевать в крохотных гостиницах. Причём Виктор Платонович первым долгом принимался фотографировать вид из окна. Вторым долгом внимание уделялось обычно бесхитростному бару…

Почему бы, Витька, не съездить нам в Верден, на пару дней, предложил В.П. Хочется, мол, ещё раз посмотреть на места тех страшных боёв! Ему надо сейчас описать свою первую поездку туда, но многое подзабыл, впечатления стёрлись, хитрил он, не давая мне отвертеться. Я был свободен, и мы тронулись в путь.

Под Реймсом свернули в сторону, проехаться по Шампани. К полудню подъехали к очередному городишку. И удивились названию.

– Аи! – вскричал Некрасов – Ну конечно! Аи!

И мелко поводя ладонью, продекламировал:

Я сидел у окна в переполненном зале,

Где-то пели смычки о любви.

Я послал тебе чёрную розу в бокале

Золотого, как небо, Аи.

– Остановимся, что ли?