Всё началось с грифона

Завтра мы собирались отрезать мантикоре пальцы по самые суставы. При мысли обо всем, что могло пойти не так, желудок у меня сжался. Мне показалось, что я каким-то образом перестала контролировать что-то важное, а меня самой не должно здесь быть.

И все же я легла на кровать, закрыла глаза и попыталась услышать песни фей, но если они и звучали в ту ночь, то были не для человеческих ушей.

Мантикору завезли в операционную на каталке размером с обеденный стол. Она была без сознания, ее ноги пристегнули кожаными ремнями. Все пальцы существа гладко выбрили и оставили на виду. Хвост мантикоры обернули вокруг тела и в нескольких местах закрепили ремнями. Острое жало на его конце покоилось рядом с безмятежным неподвижным лицом.

Операционная представляла собой огромное белое помещение, сверху рассеивался ореол галогенового света. С осветительного устройства, гигантского паука из стали и света, свисало несколько хирургических ламп на шарнирных креплениях. Операционный стол вкатили в центр комнаты, под лампу, и зафиксировали на месте.

Доктор Батист раздавал команды с угрюмым спокойствием. На нем были зеленый медицинский халат, хирургическая маска и шапочка. Он стоял во главе операционного стола, а несколько других мужчин и женщин в масках и стерильной одежде суетились вокруг, устанавливая оборудование, раскладывая хирургические инструменты и вполголоса отвечая на короткие распоряжения. Доктор Батист по сравнению со своими ассистентами был почти комично низкорослым, но, в отличие от своих коллег, он, уверенно стоя на месте, казался почти таким же мощным и внушительным, как и существо на столе. Они же постоянно двигались, становясь почти невидимыми на фоне доктора Батиста.

В одном конце операционной Горацио Прендергаст надевал хирургическую маску. С ним пришли несколько крупных мужчин, готовых выполнить любой приказ. В руках они держали винтовки разных размеров, а глаза их были пустыми и ничего не выражали. Позади стояла Эзра. Горацио наблюдал за происходящим в уважительном молчании. Люди, сопровождавшие его, тоже не проронили ни звука, но ощущалось это совсем по-другому.

Я знала, что мне не место рядом с ними, но и посреди врачей, которые суетились вокруг операционного стола, мне тоже было делать нечего. В конце концов я оказалась в углу, зажатая между стеллажом с хирургическими принадлежностями и неиспользуемым аппаратом искусственного дыхания. Никто не дал мне задания и даже не заметил меня, если не считать короткого недоброго взгляда доктора Батиста и кивка Горацио.

Меня это вполне устраивало. Я и сама понятия не имела, что здесь делаю.

Бурная деятельность за столом достигла апогея, а затем стихла.

– Леди и джентльмены, – начал доктор Батист тихим и официальным голосом, который казался странным.

Он обращался исключительно к своей команде, а не к Горацио и уж точно не ко мне.

– Сегодня мы проведем ампутацию с первой по пятую дистальных фаланг на каждой из лап пациента. Сделав первичный разрез, мы прижжем рану, удалим кость, а затем наложим швы. На протяжении всей процедуры пациент будет находиться в состоянии полного покоя. Говорите только по мере необходимости и как можно меньше. Спасибо вам всем и удачи.

Затем, коротко кивнув команде, он взял скальпель с подноса рядом, и операция началась.

Они работали почти в полной тишине. Инструменты переходили от одного человека к другому и обратно. Дыхание мантикоры было ритмичным, и вскоре доктор Батист и его команда начали двигаться ему в такт.

Они что-то бормотали друг другу, обмениваясь короткими репликами, иногда вопросительными, и лишь изредка заканчивали предложения до конца. По полу шаркали ноги, пищал пульсоксиметр. Дистальные кости мантикоры одна за другой падали в металлическую емкость. Я потянулась за одной из них, вытерла кровь и осмотрела ее, а потом принесла Горацио, безмолвно указав на то место, где коготь изогнулся и, скрючившись, врос в кость. Он понимающе кивнул, похоже, немного удивившись. Доктор Батист проигнорировал нас.

Во сне мантикора не казалась такой уж страшной. Это была просто груда меха, хитина и кожи, сваленных в кучу на столе. Болезненный ужас, который исходил от ее вольера, когда мы встретились в первый раз, исчез без следа. В воздухе вокруг нее не витало никаких чувств, как не было их и у нее на лице.

Когда мантикора пошевелилась в первый раз, она лишь слегка дернулась. Лапа едва заметно изогнулась, затем расслабилась и вновь замерла. Доктор Батист и его подчиненные застыли, медленно положили инструменты и отступили от стола. Доктор посмотрел на анестезиолога, та указала на пульсоксиметр, который продолжал пищать столь же размеренно, покачала головой и пожала плечами.

– Мышечный тремор, – заключил доктор Батист, рассматривая еще минуту неподвижную мантикору.

Говорил он, впрочем, не слишком уверенно, но все же кивнул, стараясь убедить себя в том, что бояться нечего, и снова подошел к каталке. Команда последовала его примеру, и процедура возобновилась.