«Со времени Кольцова земля русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового, чем Сергей Есенин, подарив его времени с бесподобною свободой и не отяжелив подарка стопудовой народнической старательностью. Вместе с тем Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовём высшим моцартовским началом, моцартовской стихиею».
И кстати об артистичности. Есенин мастерски читал свои стихи, однако от искусных декламаторов он отличался тем, что вкладывал и в это дело всю свою душу, оставляя ярчайшее впечатление в сердцах слушателей, чему немало документальных подтверждений. Вот что рассказывает Борис Соловьёв о вечере в Зале Городской думы на Невском, который вёл Есенин, выпуская одного за другим своих друзей-имажинистов, получавших отпор публики в виде острых замечаний и язвительных реплик.
«…Есенина это явно раздражало и сердило, он начал пререкаться с аудиторией… и мне казалось одно время, что вечер вот-вот может сорваться.
– А теперь я прочитаю вам свои стихи… – …и аудитория, только что недовольно шумевшая… сразу стихла; все присутствующие затаили дыхание, словно в ожидании чего-то необыкновенного и чудесного, – и это ожидание оказалось не тщетным.
Есенин читал это стихотворение так, словно исповедовался перед нами в своих самых сокровенных раздумьях и переживаниях, делился опытом всей своей жизни, раскрывал свою судьбу…
…мне не пришлось больше услышать ничего похожего и подобного – по глубине самого чистого и совершенного лиризма, чуждого каким бы то ни было посторонним признакам и приметам, по степени полного растворения самого художника в сиянии и потоке этого лиризма, словно бы несущего его к каким-то чудесным и ещё самому ему неведомым берегам.
…Я не знаю, так ли это было воспринято
Известен и тот факт из воспоминаний Горького, что, когда по его просьбе Есенин прочитал ему «Песнь о собаке» и когда произнёс последние строчки:
на глазах Алексея Максимовича сверкнули слёзы.
И как актуально и сегодня звучат такие слова Михаила Осоргина:
«…Вероятно, на поэте лежит много обязанностей: воспитывать нашу душу, отражать эпоху, улучшать и возвышать родной язык; может быть, ещё что-нибудь. Но несомненно одно: не поэт тот, чья поэзия не волнует. Поэзия Есенина могла раздражать, бесить, восторгать – в зависимости от вкуса. Но равнодушным она могла оставить только безнадёжно равнодушного и невосприимчивого человека».
Невозможно отделить язык художественного произведения от личности поэта.
Трудно назвать более искреннего и даже более откровенного лирика, чем Есенин.
У него что строка, то дышит, что ни образ, то достаёт до сердца читателя, что ни стихотворение, то откровенный рассказ – о природе, о своих чувствах, где радость порой переплетается с болью, а любовь к своей малой родине вообще не имеет предела, затягивая в щемящий – сквозь слёзы – водоворот чувств и образов. Вот почему так сложно их разделить – Есенина и язык его стихотворений. У каждого в памяти свои сокровенные строки поэта, но есть и такие, что без спросу тебя за душу берут:
Или:
И «братьям нашим меньшим» доставалось не меньше любви, чем малой родине и отцовскому дому. Потому что для Есенина они тоже свои, родные.
И раньше было, и сейчас в ходу такое мнение: Сергей Есенин настолько был одарён от природы, что одного этого хватило на всю его творческую жизнь, не зря же Горький назвал его органом, созданным исключительно для поэзии.
Однако это очень распространённое заблуждение, и не только в отношении Есенина. Вот всего лишь один пример из воспоминаний Ильи Эренбурга:
«…Выпили мы немного – графинчик был крохотным; но уходить из уютной тёплой комнаты не хотелось. Есенин меня удивил: заговорил о живописи; недавно он смотрел коллекцию Щукина, его заинтересовал Пикассо. Оказалось, что он читал в переводе Верлена, даже Рембо. Потом он начал декламировать Пушкина…