Всё начинается с любви… Лира и судьба в жизни русских поэтов

Заболоцкий юродствует, кривляется, пытаясь этим прикрыть свою истинную позицию. Но позиция эта ясна – это позиция человека, враждебного советскому быту, советским людям, ненавидящего их, т. е. ненавидящего советский строй и активно борющегося против него средствами поэзии». А ниже и ещё более определённо прямой приговор: «Таким образом, “творчество” Заболоцкого является активной контрреволюционной борьбой против советского строя, против советского народа, против социализма».

Н.А. Заболоцкий с женой Екатериной и дочерью Натальей

Хотелось бы посмотреть в глаза этому критику, да, увы, нет его уже…

А Николай Алексеевич сполна хлебнул лиха в лагерях Дальнего Востока и Алтайского края, позднее, будучи в ссылке, – в Караганде, где вернулся к творчеству. Вспоминая начало этих жестоких лет, поэт писал в своих мемуарах: «Первые дни меня не били, стараясь разложить морально и физически. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом – сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали…»

Поневоле вспоминается его стихотворение «Метаморфозы», написанное в 1937 году:

Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь,
На самом деле то, что именуют мной, —
Не я один. Нас много. Я – живой.
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел
Я отделил от собственного тела!

Потрясающие стихи, пророческие по отношению к собственной судьбе.

И вот, пять лет в лагерях, не считая ссылки в Караганду, – в отрыве от творческой и вообще нормальной жизни, от семьи, где его, кроме жены, ждали двое детей… «Родная моя Катенька, милые мои дети!.. Не мог удержаться от слез, увидев лица моих детей. Никитушка такой милый, и личико такое осмысленное. Наташенькино личико для меня совсем новое. В нем есть и твои, и мои черты. Теперь я каждый день заочно вижусь с моими родными далекими детками, и только тебя, моя родная женка, нет у меня». Эта взаимная искренняя поддержка (а жене и самой было ой как не просто жить с двумя детьми без весомой помощи главы семьи во всех смыслах), можно сказать, и спасла семью в те жестокие годы. И только в 1946-м, уже закончив работу над «Словом…» и предъявив её как своеобразный пропуск, поэт получил разрешение вернуться в Москву.

…Стонет, братья, Киев над горою,
Тяжела Чернигову напасть,
И печаль обильною рекою
По селеньям русским разлилась.
И нависли половцы над нами,
Дань берут по белке со двора,
И растет крамола меж князьями,
И не видно от князей добра.
–
Игорь-князь и Всеволод отважный,
Святослава храбрые сыны —
Вот ведь кто с дружиною бесстрашной
Разбудил поганых для войны!
А давно ли, мощною рукою
За обиды наши покарав,
Это зло великое грозою
Усыпил отец их, Святослав!
Был он грозен в Киеве с врагами
И поганых ратей не щадил —
Устрашил их сильными полками,
Порубил булатными мечами
И на Степь ногою наступил.

Работая над «Словом…», Николай Алексеевич писал литературоведу Н.Л. Степанову: «Сейчас, когда я вошёл в дух памятника, я преисполнен величайшего благоговения, удивления и благодарности судьбе за то, что из глубины веков донесла она до нас это чудо».

И вот какую оценку дал его работе уже признанный литературовед Корней Чуковский: «Слово…» Заболоцкого – «точнее всех наиболее точных подстрочников, так как в нём передано самое главное: поэтическое своеобразие подлинника, его очарование, его прелесть».