Все народы едино суть

Прохладное утро, светлое небо, яркие краски нарядов, смех султанских наложниц, крики попугаев, звонкие удары барабанов и пенье труб не радовали хазиначи.

Он двигался как во сне, и всё, как во сне, неотвратимо надвигалось на него.

В полутора ковах от Бидара разбили лагерь. Тут протекала, теряясь в холмах, небольшая речушка. Её окружали буйные заросли бамбука, тростников. Над самой водой нависали корни мангровых деревьев. Тучами поднимались с реки вспугнутые загонщиками дикие утки, лебеди, кулички. И вот на равнину вылетел первый свирепый вепрь.

Хазиначи Мухаммед принимал участие в общей скачке. Он видел, как спускали на кабанов приученных к охоте леопардов и тигров. Он забылся, как вдруг увидел, что группа всадников оттеснила его от сокольничих, и, обернувшись, заметил неподалеку скачущего к нему эмира Хайбата. Рядом с эмиром скакали его приближённые.

На длинных цепях возле них бешено прыгали гибкие чёрные пантеры.

Никто не видел, как это произошло. Когда ближайшие к хазиначи Мухаммеду люди повернулись на его отчаянный крик, всё уже было кончено. Хазиначи лежал на земле с переломленным спинным хребтом, а эмир Хайбат и его воины оттаскивали от окровавленного тела разъярённого зверя. Никто не мог допустить и мысли, что здесь имел место злой умысел. Да и не такой человек был хазиначи, чтоб его смерть была достойна омрачить султанскую охоту. Султану даже не сказали об этом.

Повелитель должен веселиться! А тело было приказано убрать немедля отвезти в Бидар и похоронить. С делами же наследования следовало разобраться котвалу.

Узнав о нелепой, как ему казалось, смерти хазиначи, Афанасий перекрестился: — Бог видит правду-то!

И хоть это было не по-христиански, не нашел в душе ни капли сочувствия к погибшему. Просто избавила его странная судьба от опасного врага. И хорошо.

В день, когда пришло известие о хазиначи, Афанасий был особенно сумрачен. Пользуясь отъездом султапа, он сделал попытку выбраться из города, но его не выпустили. За ним и вправду незаметно следили. С горечью возвратился Никитин обратно в бидарский дом. Ничего не узнал для него Фарат-хан, ничем не помог и сам Никитин Рангу.

Что же делать? И вновь его взоры с надеждой остановились на Хасане, и вновь Хасан согласно кивнул головой.

Он съездит к Рангу, скажет, что надо подождать ещё немного. Ничего не поделаешь, надо ждать.

Глава восьмая

Минуло ещё четыре месяца. Прохладный период кончался. Приближалось знойное время. Собирались в дорогу птицы. Курлыкая, сбивались в стаи журавли. Исчезли перепела. Больше не слышно было в полях их надсадных требований: «Подь полоть!» Тянули в ослепительной высоте лебеди. Вечерний воздух над прудами Бидара шуршал от утиных крыльев. Меняли кожу змеи.

Никитин всё ещё сидел в городе. Несколько раз побывал у Фарат-хана. О Джанки удалось узнать только то, что её отдали в гарем котвала. Выручить её оттуда было невозможно. По слухам, она понравилась вельможе. Афанасий через Хасана передал печальную весть Рангу. Хасан рассказал, что Рангу совсем убит этим и куда-то ушёл, не сказав ему ни слова.

У самого Афанасия дела не улучшались. Просить Фарат-хана о милости, о свободном проезде после двух неудачных попыток он уже не мог. Просьбы эти явно раздражали вельможу. Да и занят Фарат-хан был по горло: набирал войско, ездил в свой тараф, выколачивал подати, готовился к походу. Интерес к русскому купцу у него угас.

Так наступил новруз — мусульманский новый год, праздник, сменяющий траур, которым правоверные шииты чтят память святого имама Хусейна.

Как велит закон, за месяц до новруза мусульмане каждый вечер разводили на крышах своих домиков костры. Огонёк перемигивался с огоньком. Колебалось пламя. Бидар словно пытался улететь за языками огня от грешной земли. Костры, дымя, утверждали торжество ислама. Глядя на них, мусульманин должен был испытывать успокоение — он живёт в родном ему мире.

Никитин же с особой тоской вспоминал о Руси.

А после новруза в Бидар стали съезжаться индийские раджи, призванные Махмудом Гаваном на войну с Виджаянагаром. Оставив войска у стен Бидара, раджи проезжали по городским улицам к крепости.

Увешанные золотом, жемчугами и драгоценными каменьями раджи с бесстрастными лицами восседали в городках на спинах слонов. Погонщики слонов размахивали сверкающими анками.

Два раджи привели мало войск. Великий везир разгневался, запер их в крепости до тех пор, пока не приведут ещё по двадцать слонов и не пригонят по нескольку тысяч пеших ратников. Раджи покорились. Никитин, видя лихорадочную подготовку мусульман к походу, надумал проситься с войсками. Ему казалось, что по дороге удастся бежать.

С этим он бил челом Фарат-хану и, к своей радости, узнал, что участие в походе ему дозволяют. Тогда стал собираться и он. Фарат-хан сказал, что Афанасию велено идти с его отрядами, и разрешил пристроиться к колонне слонов.

Так в конце марта Никитин вырвался наконец из бидарского плена.