Все народы едино суть

— Слава аллаху, ты жив! — участливо произнес нагнувшийся над хазиначи человек в затёртом халате и цветных, когда-то ярких, керманских сапогах.— Выпей воды, ходжа. Выпей. Это помогает.

Хазиначи поднял голову и мало-помалу огляделся. Вокруг теснились возбуждённые спутники, размахивали руками, объясняя что-то незнакомым людям. Поодаль бродили разбежавшиеся во время стычки кони.

Верный раб Хасан опустился на колени, с испугом заглядывая в лицо хазиначи.

— Пёс! — зло сказал хазиначи и слабой рукой ткнул раба в лоб.— Где был? Где?

Бормоча оправдания, Хасан прижался лицом к сапогу Мухаммеда.

Спасителей оказалось семеро. Выглядели они купцами средней руки. Наверное, промышляли торговлишкой в Ширазе или Кашане. Люди как люди. Только у того, кто подавал хазиначи кувшин, кожа была удивительно светлая и глаза ярко синели, будто небо над джунглями после муссона.

— Пусть падут на меня ваши беды! — произнёс хазиначи, обращаясь к светлокожему.— Вы спасли мою жизнь и моё добро. Чем я, недостойный, смогу отблагодарить вас?

— Да продлит аллах твои дни, ходжа! — ответил купец.— Мы вознаграждены уже тем, что сделали доброе дело. Тебе лучше?

От хазиначи не укрылось странное произношение незнакомца. Так не говорили ни в Ширазе, ни в Трапезоне, ни в Рее. Его выговор напоминал северные говоры Персии.

— Сам пророк послал вас! — снова кланяясь с искренней благодарностью, сказал Мухаммед.— Пусть во всём сопутствует тебе удача, правоверный. Скажи, чье имя должен я повторять на каждом намазе? Кого будет благословлять мой сын?

— Ходжа, ты ещё слаб. Сядь. Сейчас тебе дадут умыться и перевяжут раны. Ты не должен много говорить. А моё имя Юсуф. Но я не один. Ты же видишь.

К Мухаммеду подвели захваченного араба.

— Что прикажешь делать с ним, господин? — спросил Хасан.— Убить собаку?

Вокруг притихли. Взоры всего каравана устремились на хазиначи.

Мухаммед плюнул под ноги грабителя и сделал знак рабу:

— Отпустите его… Хазиначи Мухаммед не мстит слабому и безоружному.

Путь обоих караванов лежал к Бендеру. Возбуждённый Мухаммед поначалу много говорил. Хасан успел сообщить, что светлокожий первый подскакал на выручку, и хазиначи обращался к этому незнакомцу больше, чем к другим. Он узнал, что караван спасителей идет из Тарома, а бледнолицый добрался сюда совсем издалека, из Амоля.

— Так я и подумал! — кивнул хазиначи, морщась от боли в затылке.— Ты говоришь, как гилянец. Едешь в Бендер?

— Нет. Я дальше. Хочу плыть в Индию.

— Поистине наша встреча уготована аллахом!

Незнакомец посмотрел в глаза хазиначи. Тот приветливо улыбнулся:

— Ты не слыхал про Махмуда Гавана?

— Нет.

— Хм. Он уроженец вашего Гиляна. А теперь он — великий везир могущественного султаната в Бидаре, в Индии.

— Так что же?

— Я послан сюда Махмудом Гаваном. Клянусь пророком, я сумею отблагодарить тебя!

Мухаммед вдруг заново почувствовал, какой беды он только что избежал. Полное лицо его посерело, он еле удерживал поводья.

Человек, назвавший себя Юсуфом, отвёл глаза, стал смотреть в сторону.

Дорога от Лара[32], спускаясь с горы, шла цветущей равниной. На смену буковым и грабовым рощам уже пришли рощи финиковых пальм, заросли инжира. Изменилась и сама земля. Ещё недавно бурая, каменистая, она становилась красноватой и мягкой. Прямо перед караваном поднялось и слепило глаза огромное жаркое солнце.

То там, то здесь показывались приземистые, убогие деревеньки: глиняные домики без окон, полуразрушенные глиняные же заборы, а вокруг этих грязных, нищих человеческих поселений бесконечные сады, сады, сады! Правильные ряды виноградников на пологих откосах холмов, лимоны, хурма, шафран, айва, грецкие орехи. Иногда сады подступали к дороге, и на её поворотах караваны окутывала душистая, сладостная тень. Верблюды шли ровным, валким шагом, спокойно глядя вперёд умными, кроткими глазами.

Юсуф смотрел вправо, туда, где, как ему сказали, было море, и вспоминал дальний, трудный путь.

Сколько переменилось вокруг людей, сёл, городов за те полтора с лишним года, как он ступил на землю Мазендарана! Даже имя его стало новым. Где-то в лачуге неказистого городка Чапакура остался тверской неудачливый купец Афанасий Никитин, а в Амоль въезжал уже Юсуф, хорасанский купец, торговец шёлком и бирюзой. Окрестил его заново Али. Афанасий не возражал. Это имя легко произносилось, не вызывало никаких расспросов и не привлекало любопытства. А ему больше нравилось смотреть на людей и на новые земли самому, чем возбуждать ненужное внимание. По совету Али он и бороду стал красить, чтоб не так бросаться в глаза.

За полгода, проведенные в Чапакуре, почти у самого берега Хвалынского моря, где Афанасий жил с Али в семье его брата, дела Али поправились совершенно. Брат Али недавно вернулся из Трапезона. Его поездка оказалась удачной. Целый тюк бирюзы снял он с верблюжьего горба. Пересыпая драгоценные камни в ладонях, Али свистел сквозь зубы и морщился, как будто нутро его грызла неуёмная тупая боль. Потом швырнул бирюзу в мешок и произнес только одно:

— Хватит!

— Конечно, хватит! — рассмеялся его брат.— Теперь надо идти в Баку или Кашан.