Все народы едино суть

Она не поняла, озабоченно подняла брови, потом её лицо озарила догадка.

Смеясь, она налила чашу и поднесла к его губам, показывая жестами, чтоб он выпил.

Никитин выпил. Напиток был жгуч, но хорош. Она показала — ешь, ешь!

«Видно, так надо!» — подумал он.

Пока он ел, она бросала на него быстрые, волнующие взгляды. Он заметил, что тонкие ноздри её еле вздрагивают.

«Хороша!» — невольно подумал он, чувствуя, как начинает действовать напиток.

А женщина еле слышно запела. И хотя он не понимал языка, он угадал смысл песни. Да и как было не угадать: такая страсть в ней томилась!

— Вот что,— сказал он глухо,— иди, милая, от греха…

И он показал рукой на дверь. Женщина, напряжённо слушавшая его речь, огорчённо проследила за повелительным жестом, потом слабо улыбнулась и что-то быстро, печально спросила.

— Господи! Да не понимаю я тебя! — почти простонал Афанасий.— И надо тебе прийти было!

А она придвинулась и закинула горячие руки на шею…

Он рассказал, после долгих колебаний, о ночном происшествии Хусейну.

Тот выслушал без тени удивления, кивнул головой.

— Таков обычай,— спокойно сказал он.— К каждому гостю приходит женщина. Так они служат своим богам.

Этот день положил начало другим чудесам.

Боясь что-нибудь позабыть, Афанасий надумал писать в тетради хоть о самом важном. Известное дело, начнёшь перечитывать — всё всплывет, поднимется, как водяные пузыри в бочаге.

Разведя чернила, добыв и очинив перо дивной жар-птицы, он согнулся над листами. Мыслью не растекался, а написал коротко, откуда пришёл, какие города проплывал. Дописал до татарского грабежа, вздохнул. Чернила на пере сохли, листы шевелились от ветерка…

Хасан, просунув голову в клеть, дважды позвал:

— Господин… Господин…

Вскинул глаза, посмотрел не узнавая:

— А? Что?

— Ходжа Сулейман пришел, ходжа Хусейн зовет. На базар идут. Пойдёшь с ними?

Закрыл тетрадь, спрятал в мешок. Потом допишет. Города-то ещё и не видал. Надо пойти.

Сулейман был озабочен. По секрету поведал — война с кафирами идёт пока неудачно. Махмуд Гаван главной крепости раджи не взял, хотел поморить индусов голодом, но те не сдаются. А скоро начнутся дожди. Наверное, бидарские войска на это время уйдут в свои города. Есть опасность, что кафиры нападут на Чаул. Их корабли, по слухам, где-то недалеко. Он, Сулейман, должен оставаться здесь. Может быть, придется драться. Его долг — предупредить обо всём…

— Зачем здесь сидеть? — улыбнулся Хусейн.— Завтра караван в Джунар будет. Я иду, собирайся и ты. Джунар — надёжный город.

— Да,— подтвердил Сулейман.— И дорога в Бидар лежит через него.

— А товар там есть? — спросил Никитин.— Мне тоже без толку ходить нельзя. Мне до главных торгов добраться надо, почтенные. А то не я на жеребце наживусь, а он меня сожрёт.

Сулейман усмехнулся, Хусейн вздел руки.

— Аллах свидетель, где же торг, как не в Джунаре и Бидаре.

Сулейман посоветовал купить перцу и гвоздики. Их, мол, отсюда по всей стране везут. Хусейн поддакнул, а улучив минутку, шепнул:

— Не бери ничего, кроме опиума. Только молчи. Тшш…

Афанасий насторожился:

— Почему?

— Запрещено им открыто торговать. Большие деньги наживёшь… А где взять — я скажу.

Предложение было соблазнительное, и решать приходилось немедля, если завтра идти. Никитин колебался.

— Не бойся,— уговаривал джунарец.— Риск малый. Я сам опиум повезу.

И всё же он отказался. Риск риску рознь. Позаришься на деньги, да и пропадёшь с ними. Наживётся и на пряностях. С него хватит пока. Надо наперёд всё про Индию вызнать.

Пошли на базар. Музаффар пристал к ним, спрашивал у Сулеймана, куда ему идти.

— Хочешь — тут оставайся. Воины и здесь нужны. Хочешь — добирайся до Бидара,— сухо отвечал Сулейман.— Таких, как ты, сейчас много…

Музаффар примолк, пошёл в сторону.

— Воины, дармоеды! — тихо выбранился Хусейн.— Только и знай плати налоги, чтоб они жрать могли.

— Они защита всё же! — отозвался Сулейман.

К путникам опять привязался народ. Все глядели на Афанасия.

— У тебя и впрямь странный облик,— признался Сулейман.

— Так у нас все таковы! — с деланным равнодушием ответил Никитин, хотя в душе шевельнулась тревога.

Но больше никто про его бороду и кожу не заговаривал, и Афанасий стал смотреть по сторонам.

Много любопытного попадалось по дороге! Вот несколько индийцев — два мужика, старуха и несколько детишек — разложили на улице костерок, что-то варят в маленьком горшочке, разговаривают спокойно между собой, словно огорожены толстыми стенами.

Неужели у людей дома нет, что тут расселись?

А вот малый с едва заметной бородкой поджал ноги на пестрой циновке. Перед малым — высокая корзинка. На руках у него — длинный пушистый зверек. Малый что-то лопочет, окликает людей, подзывает, скалит зубы.

Сулейман швырнул малому монету, тот живо открыл корзину, отодвинулся, спустил зверька с коленей. На зверьке оказалась цепочка, как на собаке. А из корзины — отвратная змеиная башка. Чёрная, глянцевитая, с разводами.

Башка надулась, зашипела, змея стала выбираться из корзины, зверек заволновался, подпрыгнул.