Все наши ложные «сегодня»

– Но нам толком ничего не известно, – рассеянно продолжает папа.

– Нет, как раз наоборот! – возражаю я. – Когда хрононавт изменяет прошлое до своего появления на свет, он становится темпоральным якорем. Последующие события складываются именно так, чтобы наверняка обеспечить его рождение.

– Но разве это не причинно-следственная петля? – уточняет отец.

– Нет, потому что, когда человек возвращается в настоящее, реальность может радикально измениться, – отвечаю я. – Ты мог бы оказаться гением, утратившим расположение общества, мама могла бы погибнуть, Грета, возможно, вовсе не родилась бы, я мог бы оказаться никчемным неудачником…

– Джон, – говорит Пенни.

– Я мог бы носить другое имя, – выпаливаю я. – Я мог бы оказаться Томом, а не Джоном, и, однако, быть тем же самым человеком – с такими же ДНК! Если бы я переместился в прошлое, а потом вернулся в измененное настоящее, сам факт того, что я болтаюсь в потоке времени, заставил бы события выстроиться таким образом, что мое существование в этом мире было бы гарантированно. Мое сознание встроилось бы в измененную реальность. Я – темпоральный якорь, а рябь, возникающая из-за меня, – темпоральное сопротивление.

Я наливаю в бокал янтарный бурбон. Затем, для демонстрации, переливаю спиртное в пустой бокал. Отец откидывается на спинку кресла. Пожалуй, я его заинтриговал, хотя настроен он скептически.

– Значит, – произносит он, – ты считаешь, что жидкость – это твое сознание, а посуда – различные реальности? Что за экстравагантные сравнения! Сознание, перемещающееся между векторами времени… Но могла бы твоя версия из измененной реальности сохранить твои воспоминания об исходном мире?

– Да, – киваю я, – но тогда я – или другой человек – считал бы их снами. Или сверхактивным детским воображением. У него бы появилось смутное беспокойное ощущение, что он находится не на своем месте и все вокруг – неправильное, чужое. Но окружающие решили бы, что он просто тревожный тип – вот и все. Хотя, вероятно, самые близкие люди, которым он бы позволил к себе приблизиться, могли заподозрить, что он страдает социопатией или аутическим расстройством. А в целом он бы вел себя адекватно, был бы дееспособным и даже талантливым! В общем, его родные смирились бы с его странностями. Но они бы приложили некоторые усилия, чтобы поддерживать с ним крепкую эмоциональную связь. И так бы продолжалось до тех пор, пока два вектора времени не синхронизировались бы. Вообразите, что происходит в таком случае!

Однажды его оригинальная версия, реальный он, возвращается из прошлого. В этот миг другое сознание овладеет его разумом и берет управление на себя. Его захлестывают воспоминания об иной жизни в другом мире. Его мозг чувствует себя в постоянном состоянии войны с самим собой, обе версии начинают сражаться за господство, каждая воспринимать друг друга как экзистенциальную угрозу. Поскольку так оно и есть.

Никто не спешит с ответом. Мама застывает на пороге кухни и грызет ногти. Отец сидит неподвижно. Пенни сверлит взглядом сложный узор на скатерти. Грета сидит на кушетке. Я допиваю бурбон и ставлю бокал на стол, причем стекло громко ударяется о поверхность.

– Послушай, чувак, – произносит Грета, – ты что, свихнулся, да? Тогда признайся! Мы тебя любим и готовы тебе помочь.

– Я рассуждаю гипотетически, – бормочу я.

– Чушь собачья! – возмущается Грета. – Ты опять пересказываешь нам свой роман, который даже не написал до конца! Джон, ты и впрямь думаешь, будто эта ерунда происходит с тобой?

Я смотрю на Грету и на своих родителей. Наконец, я перевожу взгляд на Пенни.

– Меня зовут не Джон, – говорю я.

86

Воцаряется неловкая пауза. От выпитого у меня кружится голова. Неуместность ситуации, которую я инициировал, вызывает у меня очередной приступ паники.

Мне кажется, что я отяжелел, как морозильник, в котором спрятали части тела расчлененного трупа, и я покрываюсь холодным потом.

Наверное, сегодня состоится самое грандиозное в истории человечества выяснение семейных взаимоотношений между родителями и детьми, в которые косвенно будет вовлечена и Пенни собственной персоной.

– Ты ведешь себя, как шизофреник с приступом паранойи, – заявляет сестра. – Ты меня понял?

– Чисто теоретически, – замечает отец, – его версия довольно любопытна. Я имею в виду одновременное существование двух сознаний в одном материальном носителе.

– Виктор, перестань разглагольствовать! – встревает мама. – Речь идет о нашем сыне.

– Извини, – отвечает он.

– Джон, – обращается ко мне мама, – я уверяю тебя, что твое имя – Джон! Именно так мы назвали тебя, когда ты покинул мою утробу. А на стройплощадке ты перенес сложную неврологическую травму, которую врачи то ли по некомпетентности, то ли из-за перегруженности не сумели диагностировать. Надо будет поговорить с Рогиром Эймсом. Он руководит кафедрой неврологии университета. Кстати, Рогир передо мной в долгу из-за некоторых раритетов, которые он приобрел с моей помощью для библиотеки. Да, я чуть не забыла про декана медицинского факультета Иветту Мэгвуд! Мы поможем тебе, ты уж поверь мне.