Все наши ложные «сегодня»

Конечно, я понимаю, что героизм требует жертв. Но я не представлял себе, чем именно надо пожертвовать. Попробуйте составить список вещей, от которых вы не в состоянии отказаться, и вы сразу меня поймете.

Следует, правда, учесть, что данный список, в общем-то, невозможно составить, поскольку каждый пункт в нем это нечто такое, что вы считаете неотъемлемой частью своей жизни. Их вроде бы невозможно изъять из вашего повседневного жизненного пространства.

Короче говоря, веселой поездки в машине времени не получилось. Я не ожидал встречи с причинно-следственными петлями, флуктуацией реальности, разветвлениями измерений и спорными запутанными пространственно-временными парадоксами. Я не думал, что могу столкнуться с физической болью и душевными страданиями. И я не просил создавать причины для сомнений в моем здравомыслии. Накладки в момент путешествия во времени, это, конечно, весьма досадно, однако то, что я уничтожу целый мир… я даже и не подозревал в себе такую прыть!

А когда любимая женщина заявляет, что ты причинил ей боль – пусть даже и это был не ты, – ее слова и вовсе сбивают тебя с толку.

Весомые и четкие аргументы не требуют доказательств. Они как будто молниеносно внедряются в твой организм, чтобы отложить под кожей ядовитые яйца.

Выяснить, прав ли я, или моя биография – просто бред безумца, можно одним-единственным способом. Мне надо идти по следу, который ведет к Джерому Франкеру.

Вероятно, Джером не поделится со мной никакой информацией. Возможно, фотография из старой книги в отцовском кабинете, которую я запомнил с детства, стала для меня дурацкой ловушкой.

Что, если я лишь создал в своем воображении целую историю, на которую меня вдохновила такая броская деталь, как укороченный до локтя рукав куртки?

Если имя Лайонела Гоеттрейдера не знакомо Джерому Франкеру, я не смогу вернуться к Пенни и умолять ее о доверии. Куда там, я и себе-то не буду доверять!

А если я не увижу Пенни, то моя жизнь потеряет всякий смысл.

Мне бы хотелось быть только с ней.

100

– Не могли бы вы сделать мне одолжение? – рокочет Джером Франкер. – Отвечайте, зачем вы сюда явились? Вы ничего не пишете о моей жене. Я имею в виду: мне нравится ваш блеф! Вы все свалили на покойницу – отличный ход! И, пожалуй, если бы я действительно выжил из ума, вам бы удалось меня одурачить! Но сейчас – хватит мне голову морочить! Признавайтесь, что вы хотите?

Я сижу в кабинете Джерома уже полторы минуты. До этого мгновения я стоял перед верандой, где находился вход в увенчанный высокой остроконечной крышей дом в стиле королевы Анны. Я глазел на вызывающе асимметричный фасад, когда вежливая и чопорная дочь хозяина, Эмма Франкер, открыла передо мной парадную дверь. Пока мы шли по коридору, она сказала мне, что весьма тронута моим намерением включить главу, посвященную ее матери, в мою книгу об известных женщинах-физиках.

Зря я обрадовался, что моя ложь сработала! Когда Эмма распахнула очередную дверь, я оказался в просторном кабинете и понял, что мне надо снова выкручиваться.

Джером, как ястреб на ветке, восседает в старинном кресле с высокой спинкой. Рукав у него обрезан чуть выше локтя. Эмма отправляется на кухню, чтобы приготовить кофе. Джером дожидается, пока она уйдет, чтобы его дочь ненароком не услышала нас, и разоблачает мой обман.

– Мистер Франкер, – лепечу я, – сэр…

– Я неплохо разбираюсь в людях, – рычит Джером, – и догадываюсь, что вы намерены подсыпать мне еще одну порцию ахинеи. У меня есть Интернет, мистер Баррен. Я знаю, кто вы такой. На днях я прочитал вашу речь. У вас хватило нахальства сказать коллегам, что они ничего не стоят! Кстати, в вашем выступлении было чересчур много общих мест, но не имелось конкретики.

– Я не подготовился, – отвечаю я, – и наглость оказалась единственным способом выкрутиться.

– Значит, вы явились сюда под обманным предлогом, – утвердительно произносит он.

– Да. У меня есть несколько вопросов, касающихся вас и вашей жены, но книгу я не пишу. Мне показалось, что это хороший способ убедить вас принять меня без предварительной договоренности.

– У вас – тридцать секунд. Потом я вызываю полицию, – бурчит он. – Формально вы не совершили преступления, но подробности можно будет выяснить в участке.

– Я ищу человека по имени Лайонел Гоеттрейдер, – заявляю я.

Морщинистое лицо Джерома перекашивается так быстро и резко, что в первый момент я думаю, что у него случился удар. Но затем он растягивает сухие губы и скалится, будто горилла.

– И что же вы знаете? – спрашивает он.

– Вы курировали финансирование эксперимента, который Гоеттрейдер провел 11 июля 1965 года. Он закончился неудачей, и вы потеряли при этом руку. А Лайонел Гоеттрейдер был, э-э-э…

– Что? – осведомляется он.

– Близок, – отвечаю я. – С вашей женой.

– Паршивец! – восклицает он. – Обманом проник в мой дом, разбередил дурные воспоминания, о чем его никто не просил, да еще оскорбил память моей покойной жены! Что ты о себе возомнил?

Входит Эмма, в руках у нее серебряный поднос с двумя чашками, кофейником, сахарницей и молочником. Она улавливает последнюю реплику Джерома и бледнеет.