Все наши вчера

Лус обняла меня и стала укачивать, и горючие слезы, которые я до этого сдерживала, вырвались наружу.

– Я люблю тебя, Лус, – сказала я, вытирая слезы рукавом.

– И я тебя, милая.

Перед глазами снова все поплыло, и я увидела сквозь призрак Лус очертания лица Джеймса и кафельный пол туалета. Две картинки наложились друг на друга и сплавились воедино, прежде чем разделиться.

– Марина! – Джеймс протянул ко мне руку, но не решился коснуться. – Эм!

Мир вращался, и Джеймс ушел в тень. Я снова была в камере, и директор стоял передо мной и говорил мне со злобной ухмылкой, что Лус арестована по подозрению в террористической деятельности.

– Скажи мне, где документы, – потребовал он.

Я заплакала. Это было еще до того, как я научилась ни за что и никогда не плакать при Рихтере. До того, как я исчерпала отпущенный на мою жизнь лимит слез и сделалась сухой и мертвой изнутри. Я знала, что случится. Какой-то частью рассудка, все еще осознающей себя в туалете офиса, я помнила, что Рихтер с позволения Джеймса отправит Лус на Лонг-Айленд, в лагерь ФЕМА, агентства по управлению страной в кризисных ситуациях, – лишь за то, что она любила меня.

Прикосновение к лицу выдернуло меня обратно в нынешнее время, и я пришла в себя. Я лежала на холодном полу туалета и смотрела в округлившиеся глаза Джеймса.

– Эм! – позвал он.

Я откатилась от него и попыталась отдышаться.

– Что за чертовщина тут творилась? – спросил Джеймс. – У тебя закатились глаза, ты рухнула и принялась дрожать и… рябить.

– Это время. – Я попыталась сглотнуть, прогнать сухость из горла. – Я – парадокс, а время не любит парадоксов. Оно пытается уничтожить меня. И сделает это рано или поздно. Удивляюсь, почему ты не попытался забрать пистолет.

– Я пытался. Но ты будто окаменела, и я не смог вынуть его из твоей руки.

Я посмотрела на ладонь с красным отпечатком рукояти на ней.

– А!..

Несмотря на заметное потрясение, Джеймс не унимался.

– Ты сказала, что Финн и Марина уехали из округа Колумбия.

– Верно. Они проведут в бегах год, но потом ты поймаешь их. Ты запрешь их там же, где прячешь свою «Кассандру». Ты продержишь их там… сколько, четыре месяца? Может, больше. И почти каждый день Рихтер будет допрашивать их и требовать сказать, где документы.

– Допрашивать?

Я просто посмотрела на него, вспоминая избиения, дни, когда мне не давали спать, крики Финна за стеной. Не думаю, что ему требовалось объяснять все в подробностях.

– О господи… – прошептал Джеймс.

– Иногда ты будешь смотреть на это, но я не думаю, что тебе это нравится, – сказала я. – У тебя будет такое выражение глаз, будто ты воздвиг стену между тем, что ты видишь, и своим мозгом. Я думаю, ты пытаешься проявить себя перед Рихтером, продемонстрировать ему, что ты вовсе не тот трепетный маленький гений, которым он тебя считает.

Джеймс уставился в пол, так что я видела только его макушку. Темные волосы, обычно такие аккуратные, сделались непослушными за время разъездов, из-за того, что Джеймс постоянно ерошил их. Еще несколько минут, и я заставлю его понять, почему у меня нет выбора, и тогда всажу пулю в эту макушку.

– Но иногда по ночам, – продолжала я, – когда база затихает, ты будешь приходить ко мне в камеру. Ты будешь садиться на пол напротив моей койки, вот как сейчас, и рассказывать мне, как тебе неприятно то, что происходит со мной. Если бы я только отдала Рихтеру то, что он требует, ты бы смог все изменить. Ты будешь часами напролет пытаться убедить меня, что ты творишь добро с помощью «Кассандры», рассказывать про спасенные жизни, предотвращенные бедствия, чудесные перемены, которые сможет произвести правительство. Я думаю, ты нуждаешься в том, чтобы я тоже поверила в это. Я уверена, что Рихтер желает нашей смерти, но ты заставляешь его сохранять нам жизнь, потому что мы нужны тебе, чтобы верить, что ты поступаешь правильно. Для тебя невыносимы сомнения, которые мы заронили в твою душу, когда отказались последовать за тобой. И я думаю, что по-своему ты скучаешь по нам. Ты очень долго не мог ни с кем сблизиться, потому что сосредоточился на своей миссии, и, думаю, ты скучаешь по прежнему себе, который это мог.

– Но теперь я все это знаю! – сказал Джеймс. – Я не допущу, чтобы это произошло снова!

Я покачала головой.

– Я пыталась. Это не работает. Ты можешь пообещать мне, что не станешь строить «Кассандру» – теперь, когда ты знаешь, что это можно сделать?

Джеймс заколебался.