Все не случайно

Отпуск заканчивался, пора было возвращаться в театр, приступать к репетициям. Мы с мужем чувствовали себя совершенно измотанными, прежде всего бессонницей, но в это время с торца нашего дома открылись ясли с грудничковой группой. Детей можно было приносить туда к восьми утра, а в час забирать. Это стало настоящим подарком для молодых родителей: 5 часов для отдыха или неотложных домашних дел в спокойной обстановке!

Официально в грудничковую группу принимали с трех месяцев, но, когда мы пришли оформляться, выяснилось, что таких крошечных детей у них нет. И тут я увидела женщину, с которой лежала в одной палате в роддоме: наши девочки родились в один день. Она подошла и рассказала, что устроилась работать в группу грудничков и ее девочку Наташу приняли в виде исключения еще двухмесячной. К счастью, удалось договориться, что она и нам поможет, и Юленьку взяли, тем более ей уже исполнилось целых три с половиной месяца.

К восьми утра мы относили свою малышку в ясли, бегом возвращались и ныряли под одеяло. Могли поспать спокойно час, два, а иногда и три, в зависимости от занятости. В основном дочь относил в ясли папа, потому что после выхода на улицу я уже засыпала с трудом, а Володя мог спать богатырским сном в любых условиях и при любом шуме.

Мы судорожно искали няню, расклеивали объявления, и наконец нашли – пожилую, крупную деревенскую женщину, и мне подходило все: и то, что пожилая, значит – опытная, и то, что деревенская. Как только сохранилась такая в Москве?.. Она нам очень помогла на первых порах.

Время шло, я работала, и вот следующим летом театр должен был отправиться на гастроли. Я играла две главные роли и много небольших, и все – без дублеров. Брать с собой ребенка одиннадцати месяцев страшновато – неизвестно, где поселят, чем получится кормить (в провинции с продуктами было намного хуже, чем в Москве). Да и куда деть ребенка, когда я на сцене?.. Эти мысли сводили меня с ума. Оставить Юлю на два месяца с Володей я не могла: он тоже работал и учился, и помочь ему никто не мог, а сам он в детях не понимал решительно ничего. Моя мама тоже едет на гастроли со своим театром… В итоге попросили помощи у Володиного двоюродного брата, который жил в Баку. У них в семье родился мальчик примерно в то же время, что и Юля, его жена не работала и сказала, что, конечно, нам поможет. Мы взяли Володе билет на самолет, и он отправился с дочкой в город, где родился, где жили его двоюродные братья с семьями и две его тетушки.

Это было мое первое и самое горестное расставание с Юлей.

Новостей пришлось ждать три дня: потом Володя вернулся из Баку и уверил, что все в порядке. Я улетела на гастроли, и мы часто переписывались с бакинскими родственниками. Письма оттуда приходили подробные, но меня они не радовали. Юля не могла привыкнуть к новому быту, к чужим людям, так сразу появившимся в ее жизни. Тем более что родные – и я и Володя – исчезли из ее поля зрения совсем и как-то сразу. И пища другая, непривычная: она любила каши и фруктовые пюре, а там каши не приветствовались. Рая, жена Володиного брата, азербайджанка, готовила изумительные национальные блюда: их мальчик все ел, а наша принцесса отказывалась. Она была очень беспокойной, нервничала и все время плакала. А я сходила с ума, считала дни и боялась, что мой ребенок за два месяца разлуки меня забудет.

И вот – конец гастролей… Я покупаю билет, и тут становится известно, что самолет могут не выпустить, потому что на Баку надвигается холера и, вполне возможно, объявят карантин. Я молила всех богов, чтобы мой самолет не задержали, и боги смилостивились: я прилетела в Баку и через день вылетела с Юлей последним рейсом в Москву. И сразу Баку закрыли на карантин.

А прилетела я в Баку рано утром и вошла в дом, когда Юля еще спала. Я пришла на балкон (из-за жары она спала там) и стала ждать, когда дочь проснется. Юлю по моей просьбе остригли налысо – существовало поверье, что это нужно обязательно сделать через год после рождения: вместе с волосами дитя оставляет все плохое, и уж тогда растут новые и, конечно же, густые волосы.

Я сидела возле своей лысой девочки и смотрела на нее с непередаваемым чувством абсолютного счастья. Из минут, о которых писал Гёте, даже не знаю, сколько принадлежало этому моменту – время для меня остановилось.

Сначала, не раскрывая глаз, Юля заскрежетала хриплым, не знакомым мне звуком, потом села, и, все еще не раскрывая глаз, капризно и требовательно заплакала и принялась тереть глазки кулачками. Потом она открыла глаза и увидела меня. Боже мой, какое это было счастье: она меня не забыла! Она меня сразу узнала! Она смотрела на меня, не веря, что она меня видит. Потом быстро перебралась ко мне, жмурясь от моих поцелуев, потом крепко схватила, зажав в своем крохотном кулачке мой халат, и не выпускала ни на секунду.

С тех пор я старалась не расставаться с Юлей, она ездила со мной на гастроли, начиная с двухлетнего возраста.