Все не так, как кажется

Ресторан сегодня не работал для публики. Вернее, с улицы в него кого попало не пускали. Официально – деловой обед для частных лиц, снявших помещение. Фактически сюда не есть съезжались. На специфическом уголовном жаргоне собрание называлось сходкой. И собирались на нее главы так называемых «семей», контролирующие не только Москву. Список присутствующих – лакомый кусок для полиции, прокуратуры и жандармерии. Хотя, на самом деле, каждый присутствующий давно числится в досье спецслужб. Даже я в курсе многого, пусть и хожу по краю и не встреваю в серьезные дела. Что-то слышал в старые времена, да и сейчас не очень стесняются обсуждать при мне, что-то попадало в газеты.

Вот сидит Василий Сергеевич Павлюц, почтительно именуемый в узких кругах Акулой. Лицо невозмутимое, голова седая, хотя всего полтинник недавно стукнул, что придает ему благообразный вид, взгляд исключительно спокойный. Весьма преуспевающий купчина. Ему принадлежат автомобильный салон, сеть заправок, четыре ресторана, несколько многоквартирных домов. Глядя на одежду, никак не скажешь, что руководит он старым почтенным промыслом – нищенством. Одно из древнейших московских занятий. Причем с кучей профессий. «Богомолы» и «могильщики», «работавшие» на церковных папертях и на кладбищах, «ерусалимцы» – мнимые странники, богомольцы, калики перехожие, ходившие в черных, похожих на монашеские рясах. Они торговали пузырьками с освященным маслом и «водой реки Иордан», коробочками со «святой землицей иорданской», «иерусалимскими» и «афонскими» образками, гвоздями и щепками Креста Господня и прочими фальшивыми реликвиями, собирали деньги на новое паломничество или на обетную свечу или просто выкликали нараспев просьбы о пожертвовании «на погорелое» или «на построение храмов». И в шестидесятые нищенство остается доходным промыслом.

А где нищие, там всегда можно найти воров, спившихся образованных, инвалидов, юродивых и прочий сомнительный люд. При случае украдут плохо лежащее, продадут дозу наркотика желающим или неизвестно кем изготовленный жуткий самогон, когда терпежа нет. Территория Москвы четко поделена между отдельными группами, и чужих там не терпят. Кто ж хлебным местом делиться станет. Если понадобится – прибудет отряд крепких ребят и переломает наглецам конечности без жалости. Соответственно и платят за «защиту». С каждого понемногу, и наверх уходит очень приличная сумма.

А вот Малыш. Малышевский Федот Евграфович. Худой, лысый и вечно чахоточно кашляющий. Представитель и руководитель фартовых, или варнаков. Профессиональная преступность при царизме напрочь отсутствовала. То есть ворья разных видов и мокрушников всегда хватало, но чтоб собирались устойчивые банды, такого практически не случалось. Ограбили и разбежались. После Великой войны в уголовный мир добавилось немалое количество людей, не боящихся крови. Привыкшие выживать и стремящиеся жить красиво. А это было возможно только если прямо и грубо забрать нечто ценное у других. Среди них попадались в немалом количестве и дворяне, имеющие нечто вроде кодекса чести. Количество насильственных преступлений в двадцатые годы выросло в разы в сравнении с временами Николая Кровавого. Новая власть стала с этим бороться, сажая пачками. И на каторге родилось новое поколение Иванов, как называли особо авторитетных главарей. Головорезы с огромными сроками протестовали дерзко и нагло против несправедливостей власти любого рода, плохой пищи, непосильных заданий на работе. Они расплачивались наказанием плетьми (в те времена такое было в порядке вещей) и сидением в одиночках на хлебе и воде. Их ломали, но и одновременно боялись. Такой мог пробить голову или сунуть заточку кому угодно, не задумываясь. Со временем, естественно, Иваны стали держаться друг друга и стали властелинами тюрем и каторг. Они выносили приговоры, были палачами и распоряжались покорной массой заключенных. И пусть на воле они не имели того веса, но любой нарушающий закон знал: попав за решетку, окажешься в их власти. Приходилось считаться.