Все очень непросто

— Вам-то, гитаристам, не понять. Скрипку же обычно под подбородок суют. Но для этого нужна особая подушечка… Ну, давайте еще раз за музыку… так вот, дурак-прапорщик, которого я в Ташкент к узбекской матери послал, привез две пуховые подушки, поэтому наш Туфтанделиев теперь так без настоящей подушечки и играет… А ну, давай-ка за майора выпьем, большого специалиста в своем майорском деле. Это ведь он организовал вам возможность вкусить с нашего скудного солдатского пайка.

Выпили за майора, вкусили "с пайка". Командир спрашивает:

— Ну как вам наша жратва? У нас так каждый солдат питается.

Мы, конечно, одобрили Командир осмотрелся победоносно, но, видимо, в глазах Директора, вкушавшего в это время твердый немецкий сервелат, увидел легкое недоверие.

— Что, не верите?! Лень, — говорит майору, — приведи какого-нибудь.

Через пять минут майор привел низкорослого испуганного солдата. Командир уже успел поднять тосты за Джорджа Вашингтона, Джорджа Харрисона и Боя Джорджа и не совсем понял, зачем ему этот воин, но на всякий случай сказал:

— Что, попался?! Было очень жаль ни в чем не повинного рядового, и мы со всех сторон начали кричать, что очень верим в роскошное многообразие солдатского меню.

— А-а, точно вспомнил, — вскричал командир, — тут вот некоторые не верят, что ты каждый день все это ешь. Ведь ешь ведь? Ведь да?

Солдатик, пожиравший глазами жареную курицу, проглотил слюну и равнодушно ответил: — Так точно, товарищ полковник. Товарищ полковник торжествующе посмотрел почему-то на майора и указал солдату на свободный стул:

— Вижу: любишь своего командира, садись вот, поешь, только смотри у меня, морда, не пей!

Потом налил себе рюмку, махнул рукой:

— Да ладно, пей!

Чуть попозже сослуживцы отвели командира к жене, а мы с Директором, не покладая ног, забились в огненном "Чардаше".

***

Чем дальше мы забирались в глубь Германии, тем теплее и радушнее был прием. Почти каждый послеконцертный ужин превращался в настоящий банкет. Конечно, приезд группы вносил свежую струю в скучноватую все-таки повседневность военных городков, и все получали обоюдное удовольствие от вечернего общения.

Причем на каждом банкете обязательно задавался вопрос: "А где вы вчера выступали? Ах, у саперов! Ну и как вас принимали-кормили?"

Мы сначала-то благодарили и говорили, что очень все было хорошо, но, видя искреннее разочарование добрых офицеров, стали отвечать так: "Ну, вчера, честно говоря, было так себе, зато сегодня просто потрясающе".

И чем меньше мы восторгались предыдущей частью, тем большее удовольствие читалось на открытых и мужественых лицах наших теперешних хозяев.

Роль гостя вообще довольно трудна, а особенно у военных — попробуй-ка объясни, что ты с ног падаешь от усталости и мечтаешь только до койки добраться, и это людям, которые аж неделю готовились к встрече. Поначалу мы стойко выдерживали тосты, не отличавшиеся разнообразием ("За "Машину времени", на которой мы все росли"), но после того, как однажды поднялся уже крепко поддавший седой пятидесятилетний полковник, провозгласивший: "За "Машину времени", под которую я с детства развивался и взрослел", было решено изменить регламент.

В последующие вечера первым вставал Андрей, коротко упоминавший о том, что все присутствующие родились и, видимо, умрут под "Машину времени", затем благодарил хозяев, которые угощали нас значительно лучше, чем в предыдущем месте. Этим он совершенно выбивал почву из-под последующих тостов. Пить обычно бывало уже не за что, и мы скромно ужинали и валились спать.

Конечно, каждый офицер гордился и хвалил именно то подразделение, где он сейчас служит. Нам везде показывали всякие достопримечательности. В летном полку показали дом, где до и во время войны жил Геринг. Из подвала этого дома, оказывается, шел подземный ход аж до Берлина (то есть километров двести). На следующий день в танковой дивизии словоохотливый лейтенант, указывая на небольшое аккуратное озерцо, поведал, что через сложнейшую инженерную систему подземных озер фашистская подводная лодка, не всплывая на поверхность, могла дойти прямо до рейхстага.

У ракетчиков показывали дыру в земле, откуда начиналось подземное шоссе с четырехрядным движением до Берлина, а от саперов до Берлина можно было доехать подземным поездом.

В любой части можно было смело обратиться к первому встречному с вопросом, как раньше можно было скрытно добраться до Берлина, и тебя тут же вели показывать.

Я только диву давался хитрости и изобретательности фашистских инженеров. И ведь все это было построено для того, чтобы немецкая верхушка могла в последний момент свалить из осажденного города — кто на поезде, кто на четырех машинах в ряд, а кто и на подводной лодке.

Вот только как это они не предусмотрели (наверное, Штирлиц поработал): ведь выходы-то из всех этих подземно-подводных туннелей оказались прямо посередине различных советских воинских частей.

***

Наконец наступило 3 октября — день воссоединения. Уже с утра за пределами военного городка раздавались выстрелы петард и слышалась музыка духовых оркестров.