Все отношения

Старик-управляющий, скрюченный ревматизмами, ютился в своем домике. За ним ходил, ожидавший своей участи, батрак. Оба они ждали моего приезда так, как ждут могущественного посланца, от которого все зависит и который все разрешит к лучшему. В соседнем городке, я навестил сестру старого священника, уже несколько лет как преставившегося. Она меня познакомила со своим братом, который очень любезно согласился наблюдать за ликвидацией оставшегося имущества. Управляющего перевезли в приют для престарелых, где я обеспечил его содержание до конца его дней. Батрак направился в свою деревню. Маленький домик заперли, живой инвентарь распределили между, как раз вовремя появившимися, соседями (из которых ближайшие были в добрых пяти километрах! Но в деревне все всегда известно...), a огороды. фруктовые деревья и виноградник предоставили их судьбе. Я купил старый автомобиль, подарил его брату сестры покойного священника, попросив вывезти все, что осталось в маленьком домике мебели и распорядиться ею по своему усмотрению. Когда я покинул владение - все там было пусто.

Я оставался единственным хранителем воспоминаний моего благодетеля, воспоминаний, которые я, до тех пор, все-таки разделял с взглянувшей на меня из рамки портрета его умершей невестой.

Пока, в городе, я ждал поезда, ко мне приблизился скромный старичок, представившийся как местный часовщик. Узнав во мне {95} владельца сгоревшего дома, он сообщил мне, что два года тому назад управляющий поручил ему починку замечательных старинных часов, о которых я сохранил лишь приблизительное воспоминание. Но механизм их был так сложен, что на месте сделать было ничего нельзя, и их перевезли в мастерскую, благодаря чему они и уцелели. Часовщик пригласил меня зайти к нему, чтобы взглянуть. Часы оказались совершенно великолепными, и я сам себе удивился, подумав, что в первую поездку их хорошенько не рассмотрел. Вделанные в большой, стоящий, красного дерева резной футляр, старинный механизм этот, с эмалированным циферблатом, украшенным миниатюрными инкрустациями знаков зодиака. указывал часы, дни, недели, месяцы, фазы луны, годы... Маятник, в неподвижности своей, казался просто-таки величественным. Часовщик признался, что его искусства не хватило и что часы, к нему перевезенные, так и остались неисправленными. Теперь он просил указаний. Не могло, разумеется, быть и речи о том, чтобы оставить этот шедевр в темной и безвестной провинциальной починочной мастерской.

Я внес, стало быть, сумму, с лихвой покрывавшую расходы, и попросил старого мастера отправить мне часы по железной дороге. Я с умилением подумал, что они будут отсчитывать минуты в нашей квартире, что они помогут Мари их накапливать! Я увозил с собой, уезжая из южного городка, что-то, чего нельзя назвать воспоминанием, или итогом впечатлений. Это было скорей похоже на благоговение, а может быть и на страх. Световые года, звездное время, прерванное, ставшее неподвижным счастье, сгоравший портрет, удивительные часы, - все это вместе взятое казалось единым, полным значения, целым... Оборачиваясь теперь к прошлому и глядя на мою убогую обстановку, я спрашиваю себя: не была ли эта вторая поездка на юг начальной точкой поджидавшей меня большой перемены? Не подточила ли она что-то так, что ни Мари, ни я ничего не заметили? Или было простое совпадение? И я не нахожу ответа на эти вопросы. Почти без предупреждения в одно мгновение все перевернулось! Так бывает, когда потушишь лампу, - вдруг делается темно. Или когда се зажжешь: все кругом видно!

То, что следует, случилось вскоре после моего возвращения. Мари и девочки были в деревне, в доме, нанятом мной километрах в двухстах от столицы. Как-то, часа в два ночи, раздался звонок. Нерс, горчичную, кухарку Мари увезла с собой, шофер спал в верхней комнате, я был один. Открывать дверь мне, не хотелось не столько из нежелания вылезать из постели, сколько оттого, что я считал ночной отдых неприкосновенным; ночью можно бы людей оставить в покое.. думал я. Звонок повторился, потом прозвучал в третий раз и тогда, с досадой накинув халат, я пошел в переднюю и отпер. На площадке никого не было. но с лестницы доносились поспешные шаги. Потом хлопнула нижняя дверь, на улицу. Очевидно, ночной гость, не дождавшись, чтобы {96} ему открыли и сочтя, вероятно, что меня нет дома, почел за лучшее удалиться. Утром я спросил швейцариху, не слышала ли она чего-нибудь, но она ничего не могла объяснить, сказав только, что квартир в доме несколько, и что некоторые квартиранты часто возвращаются поздно.

За всем этим ночным движением ей, разумеется, уследить было невозможно.