Все правые руки. Разрыв – 3

– Ваш извиняющийся тон и словосочетание «вынужден представлять» наводят на мысль о претензиях ко мне со стороны супруги, – предположил Афанасьев, вытягивая гудящие ноги в шлепанцах и откидываясь на спинку дивана.

– Так, точно-с, – подтвердил адвокат, доставая из маленького кейса, стоявшего у дивана, бумаги. – Вот-с, имеет место быть к вам иск о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества. Поверьте, это не моя инициатива, я просто исполняю свой долг адвоката, – приложил он руки к груди, как бы моля о прощении.

– Не стоит извиняться, Аркадий э-э-э…

– Исаевич, – тут же подсказал представитель «крапивного семени»91.

– Да-да, Исаевич. Нечто подобное я и предполагал, – скучным голосом ответил диктатор. Где-то за спиной охнула и тут же замолкла Настя, но Валерий Васильевич даже не обернулся.

– Я взял на себя труд самолично доставить вам копию искового заявления, – подобострастно заявил «крестьянин»92, протягивая Афанасьеву четыре скрепленных степлером листа с убористо набранным текстом.

– Настенька, солнышко, принеси-ка мои очки. Они в барсетке на трюмо в прихожей, – попросил он дочь, по-прежнему не оборачиваясь.

Женщина опрометью метнулась в прихожую и уже через несколько секунд несла очечник, на ходу доставая оттуда окуляры.

– Костя дома? – негромко спросил он у нее.

– Да. В своей комнате сидит в наушниках и как всегда, на компе рубится в GTA, – ответила она, недоумевая, причем тут внук.

– Хорошо. Не надо ему знать о том, как выжившие из ума, на старости лет, скандалят его дед с бабкой, – пояснил он ей свое любопытство.

Пока Валерий Васильевич, держа левой рукой заявление, и щурясь, вчитывался в мелкий шрифт, адвокат хранил гробовое молчание. Казалось временами, что он даже дышал через раз. Дочь тоже застыла каменным изваянием за спиной у отца, слегка опираясь на спинку дивана. Ни один мускул не дрогнул на лице у Афанасьева, пока он читал сухое, но в тоже время наполненное цифрами и перечнем подлежащих оспариванию материальных средств, послание. Он прекрасно понимал, что это не плод и без того невеликого ума супружницы, а итог мозговой деятельности старшей дочери. Сама Аглая не додумалась бы до такого позорища на склоне своих лет. «Вот, Юлька, и чего ей не хватает? Сама бегает, как угорелая кошка и мать с панталыку сбивает» – беззлобно, но с сожалением думал он о старшей дочери. Наконец, дочитав перечень желаемого получить по суду имущества и денежных средств, он устало положил исковое заявление на диван – между собой и адвокатом и снял очки.

– Уже все прочитали? – поинтересовался лысый визитер.

– Да, – кратко и буднично, как о чем-то обыденном ответил Валерий Васильевич.

– Ошибки? Замечания? Может быть, у вас имеются какие-то вопросы? Я охотно отвечу, – подался он всем корпусом к Афанасьеву.

– Да нет, в общем-то, все правильно и достаточно досконально, я бы даже сказал скрупулезно все перечислено, до последней наволочки на подушке. Вот, разве что причина развода указана как-то туманно…

– «В связи с несходством характеров»? – подсказал Бауэр.

– Да. Согласитесь, что довольно смешно заявлять об этом после более чем сорока лет, находясь в браке.

– Сами понимаете, это всего лишь стандартная формулировка, когда клиент не желает вытаскивать наружу накопившееся «грязное белье», – понимающе и даже в какой-то мере сочувствующе произнес Аркадий Исаевич.

– Кстати, можно вопрос?

– Разумеется. Я к вашим услугам.

– А скажите, при составлении исковых претензий кроме моей супруги присутствовал еще кто-нибудь? – спокойно и без эмоций спросил Афанасьев.

– Э-э-э… – протянул Бауэр, не зная как лучше ответить.

– Я имею в виду, присутствовала ли при этом моя старшая дочь? – пояснил он свой вопрос уже пристально глядя собеседнику в глаза.

– Да, но разве это имеет какое-нибудь значение? – сказал адвокат, невольно сдавая главного актора этого балагана.

– Я так и предполагал, – кивая своим мыслям, ответил диктатор.

– Но по этическим соображениям я не имею право разглашать детали этого присутствия, – решил выскользнуть из неудобного положения Аркадий Исаевич.

– Да-да, я понимаю, – покивал головой Афанасьев.

У него не было злости ни на жену, ни на дочь. Трещина в их отношениях с супругой произошла у них уже давно, и с годами только расширялась и цементировалась. На людях они продолжали играть роли благополучной супружеской пары, но на самом деле у каждого из них была своя жизнь, свои интересы и свой круг общения, никак не пересекающиеся между собой. А то, что они до сих пор делили одно супружеское ложе, было всего лишь ни к чему не обязывающей традицией, да и соблюдение оной с каждым годом все более и более утрачивало свою актуальность. Этими деталями своей супружеской жизни Афанасьев делиться ни с кем не намеревался, и уж тем более с каким-то адвокатишкой, поэтому, чтобы не затягивать процесс, просто сказал: