Все правые руки

— Нацисты тоже так думали, развязывая войну против Советского Союза. И где они теперь? — с апломбом вопросил Гончарук, никак не желавший марать свой мундир и без того не совсем «чистый».

— Да?! И где теперь этот ваш Советский Союз?! — в тон ему возразил, тоже начавший злиться не на шутку спецназовец, и сам себе ответил. — Распался! А я не хочу, чтобы мою Украину постигла та же участь! И я сделаю все, чтобы этого не случилось! На мою Родину напал враг, многократно превосходящий нас по силам. Я, двадцать лет назад, дававший присягу служить верой и правдой Отчизне, обязан защитить ее любыми доступными для меня методами. И мне глубоко плевать на то, какими способами это будет сделано!

— А мне, представьте себе, не плевать! То, что вы мне предлагаете, является преступлением. Я не собираюсь выполнять ваши приказы, кем бы они ни были инициированы, и что бы они собой не представляли, — уже более холодным тоном подвел черту комбриг.

— Хорошо, — нисколько не удивился «патриот». — В Генеральном штабе предвидели вашу возможную реакцию, поэтому на этот счет у меня тоже имеется предписание. Вот, — он, покопавшись в планшете, достал еще один листок и протянул его Гончаруку.

Это был приказ, подписанный теми же самыми лицами, о его отстранении за отказ выполнять распоряжения верховного командования и немедленном отбытии в распоряжение командования Объединенными Силами для получения дисциплинарного взыскания. Из текста также следовало, что временным командующим 128-й омбр. назначается податель настоящего документа со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями.

— Где я должен расписаться в том, что ознакомлен с содержимым? — спокойно и даже несколько деловито спросил Олег Николаевич.

— Вот здесь, — указал пальцем новый комбриг, — внизу страницы.

— Дайте ручку, а то у меня нет с собой.

— Держите, — протянул ему свою авторучку спецназовец, пошарив у себя в нагрудном кармане.

Чтобы бывшему комбригу было удобнее расписываться, сменщик заботливо подставил свой планшет под приказ и удерживал его на весу, пока полковник выводил слово «ознакомлен» и ставил размашистую подпись.

— Я свободен?

— Да. Разумеется, свободны.

— Да, вот еще что хотел сказать вам напоследок, — начал полковник, который отнюдь не выглядел огорченным.

— Что еще? — недовольно проворчал сменщик в предчувствии последней нотации со стороны уже теперь бывшего командира бригады.

— Моя военная карьера сегодня подошла к своему логическому финалу. Я давно уже ждал чего-то подобного, поэтому все это время не питал никаких иллюзий на свой счет. Мне, в Киеве, скорее всего, устроят какую-нибудь автомобильную катастрофу с летальным исходом, пышными похоронами и выражением глубокого сочувствия неутешной вдове. Но вы, Остап Ибрагимович (явный намек на авантюризм спецназовца), кончите гораздо хуже, чем я. При любом раскладе, вы являетесь неудобным свидетелем, поэтому от вас постараются избавиться при первом же попавшемся случае, но в отличие от меня, память о вас сотрут отовсюду, даже из архивов вашего ведомства. Не было такого человека, и все тут. Это в лучшем случае. А если все-таки это грязное белье, — кивнул полковник в сторону ящиков, — вдруг всплывет ненароком на поверхность, то ваши хозяева, спасая свои, изъеденные молью, шкурки, всех собак повесят на вас, заявляя, что это сугубо ваша частная инициатива. И тогда уже ничто не спасет вас от пожизненного срока в одной из голландских тюрем, где вы вскоре и помрете от якобы сердечного приступа. И ваши дети, если они у вас имеются, будут до конца своих дней носить клеймо детей международного преступника.

— Хорошенькое же напутствие вы мне оставляете, — угрюмо процедил врио комбрига.

— О, нет. Это не напутствие, а всего лишь предвидение вашего незавидного будущего. А в качестве напутствия я хочу пожелать вам не терять присутствия духа в свой последний час, который не за горами. Dixie[46].