Все прекрасное началось потом

– Да, – ответил профессор Петерсон. – Если поедешь в университет, не говори, что Джузеппе уехал.

– Не буду.

– Им нужен любой предлог, чтоб от нас отделаться.

– Правда?

Профессор вытащил трубку изо рта.

– Ну мне всегда так казалось.

Поговорив еще немного, они снова оказались на жаре. Профессор, стоя за спиной Ребекки и Генри, посмотрел на видневшиеся вдалеке Афины. Над городом висела косматая дымка, будто сотканная из клочковатой шерсти. До Афин было несколько миль, но кипучая энергия городской жизни ощущалась даже здесь – на пустынной скале.

– Если хотите помочь, милочка… – обратился к Ребекке профессор, – а я староват, чтобы обращаться с такими просьбами без тени неловкости… в общем, не стесняйтесь, зарисуйте пару вон тех штуковин на столе для информационного бюллетеня Британской школы. Могу заплатить вам либо камнями, либо комплиментами… а могу наказать Генри, если будет вести себя недостойно.

– Вот, наконец, объявился мужчина, который понимает женщину, – сказала Ребекка. – Предпочитаю камни.

– Генри говорит, вы талантливая художница.

– Он не видел ни одной моей работы.

– Не скажи, – отозвался Генри из своей ямы. – Я мельком видел кое-какие рисунки на полу в твоей гостиной этим утром.

– Так ведь только этим утром, – сказала она.

– Выходит, я все же прав?

Ребекка подошла вслед за профессором к столу – он был накрыт куском пластмассы, придавленным кирпичами. Профессор достал коробку со старенькими английскими стоматологическими инструментами и объяснил, для чего они нужны, а еще сказал, куда деваются их находки и какие из них надо бы зарисовать.

Сделав несколько набросков, Ребекка прилегла в гамак за палаткой. Она обмахивалась потрепанным номером «Экономиста»[23], но вскоре ее сморил сон.

Профессор Петерсон подошел к краю ямы, в которой копался Генри.

– Ты сегодня чертовски спокоен, Генри… никак, подумываешь жениться на Ребекке.

– Жениться?

– Будь осторожен, Генри… Ладно, а где та нога?

– Уже отправили.

– Очень хорошо.

– Откопали только вчера – значит, она, наверно, уже в лаборатории.

– Ладно.

Генри посмотрел вверх и улыбнулся старому другу. Солнце светило слишком ярко – и выражение на лице старика было не разглядеть.

– Ты делаешь прекрасную работу, дружище, как обычно, – сказал он.

Тут появилась Ребекка. Ее лицо блестело от испарины.

– Я долго проспала?

– Не очень, – сказал Генри. – Час от силы.

– Генри нашел бедренную кость на прошлой неделе, – сказал профессор.

– Похоже, женскую, – прибавил Генри.

– Откуда ты знаешь? – спросила Ребекка.

– Я чувствую это, осязая форму. Что-то вроде того.

– Каково же это – держать в руках кость человека, жившего когда-то давным-давно?

Генри с минуту думал, вытирая лезвие маленькой лопатки о фартук.

– Я размышляю об их жизни – не о главных событиях, а о мелочах, вроде того, как они пили воду из бокалов, складывали одежду или брели от рынка до дома.

Профессор закатил глаза.

– Ладно, пойду поработаю.

Ребекка спустилась по шаткой лесенке к Генри в яму.

– Иной раз попадаются кости детей, – сказал он. – Они разительно отличаются от костей их древних родителей. Я имею в виду, их останки ощущаются совсем по-другому. Даже если бы эти дети умерли гораздо позже, прожив долгую жизнь, сейчас бы от них все равно остались только кости.

Ребекка подняла камень.

– Неужели это ничего не значит?

Генри наклонился и взглянул на камень.

– По-твоему, наша жизнь ничего не значит, раз уж нам всем суждено умереть и кануть в забвение? – спросила она.

– В некотором смысле, – ответил Генри. – Думаю, можно сказать, что все мы уже мертвые – уже пропащие – в некотором смысле.

– Что ж, Генри, если ты прав, мне остается только лечь в эту яму и ждать, когда ты меня откопаешь.

Когда они спускались обратно с горы, их волосы трепал полный жизни ветер.

Кожа на руках у Генри была темная – загоревшая до черноты и теплая.

Когда они въехали в Афины, воздух словно застыл и сделался тяжелым.

Генри несся через центр города, объезжая грузовики, направлявшиеся куда-то далеко-далеко. Рестораны открывались к обеду.

Ребекка держалась за Генри, обхватив его за талию под холщовой курткой. От несущейся навстречу прохладе Ребекке стало легче дышать, и все ее страхи на какое-то время развеялись. Скоро она расскажет ему о своем детстве и о том, почему ей кажется, что их любовь становится все крепче, как необыкновенная, необъяснимая окрыляющая вера. Если так будет и впредь и если вдруг когда-нибудь ей случится упасть, она чувствовала, что сможет расправить крылья и взлететь.

Глава семнадцатая

Когда они подъезжали к ее дому в центре Афин, Ребекка еще крече стиснула Генри, как бы прося, чтобы он остановился. Он прижался к обочине, но мотор не выключил.

– Что такое?

– Ничего, – крикнула она. – Давай остановимся здесь на минутку?

– Хорошо, – без видимой охоты согасился он.

Ребекка спрыгнула с мотороллера, и Генри закатил мотороллер на тротуар. Ребекка сняла каску и платок. Волосы у нее были мокрые.

– Мне нужно заглянуть в один магазин, тут рядом.

– Разве они еще работают?

Ребекка показала рукой на стоявшие в ряд здания по ту сторону фонтана.