Все прекрасное началось потом

– Кажется, это где-то там, – сказала она, – среди модных иностранных лавок.

Было по-прежнему жарко и пыльно.

В обычно переполненном торговом центре покупателей было раз-два и обчелся – они спешили домой с небольшими свертками мяса и рыбы.

– Давай зайдем и купим тебе что-нибудь, – сказала Ребекка, когда они подошли к массивной коричневой двери. – Гляди, я нашла это у себя в платье. – В руке у нее был оранжевый конвертик. – Пойдем-ка поживимся, а то карман жжет.

– Я же весь в пыли, – возразил Генри.

Ребекка придержала дверь.

– Сказать по правде, мне ничего не надо, – все еще упирался Генри, – разве только для тебя что-нибудь присмотрим.

– Нет, мне здесь нечего делать – давай лучше потратимся с пользой для тебя.

В магазине было несколько шкафов-витрин с шарфами, тут же стоял длинный сервировочный стол, заваленный посудой, столовыми приборами и салфетками.

Посреди магазина лежала пара седел с прочими конными принадлежностями.

– Любопытное местечко, – заметил Генри, взяв в руки стек.

– Здесь все французское, – сказала Ребекка, – прямо как я.

К ним скользящей походкой направилась продавщица. Выглядела она лет на пятьдесят с большим гаком, волосы у нее были короткие. Она улыбнулась Ребекке и пробасила:

– Здравствуйте, мадемуазель!

Ребекка улыбнулась.

– Я ищу что-нибудь красивое вот для этого чудака.

– Мне правда ничего не надо, – сказал Генри, обращаясь к женщине.

– Все верно, к нам обычно приходят без цели, – рассмеялась продавщица, – но потому, что каждому хочется отыскать для себя что-нибудь красивое… или хотя бы на мгновение прикоснуться к красоте.

Генри пожал плечами.

– Лучшей рекламы я еще не слышал.

– А как насчет сорочки? – спросила Ребекка.

Продавщица проводила Генри и Ребекку в отдел классических рубашек.

– Пуговицы – чистый перламутр, манжеты – идеальной цилиндрической формы, – сказала она, показывая образец.

– Любопытно, – сказал Генри, беря у нее рубашку. – Без всяких излишеств.

– Если бы вы разбирались в этих тонкостях, – заметила продавщица, – вы бы поняли, в чем изюминка стиля… и почему ваша молодая спутница проявляет к вам живой интерес.

– Живой интерес? – удивилась Ребекка. – Хотя, конечно, не без того.

Продавщица рассмеялась и оставила их, чтобы ответить на телефонный звонок.

Генри выбрал белую поплиновую[24] сорочку с итальянским воротничком[25]. Продавщица захлопнула крышку оранжевой коробки и перевязала коробку коричневой лентой.

– Довольно милая, – сказал Генри.

– Тебе подойдет, – прибавила Ребекка.

– Как вы друг другу, – заметила продавщица, передавая им коробку. – Носите на здоровье, прошу!

Глава восемнадцатая

Генри решил заказать обед в ресторане на углу, рядом со своим домом, и захватить его с собой. Он предложил повторить трапезу на балконе.

Выйдя из ресторана, он остановился и посмотрел на свой дом. Ребекка была уже там.

В его квартире горела пара ламп.

Генри размышлял, стоит ли ему вообще признаваться в том, что его брат и в самом деле умер. То была не его вина. Так все говорили. А когда он просыпался в слезах, папа всегда был рядом и утешал его.

Ребекка была наверху. Ему хотелось любить ее, и вроде был готов – но что-то удерживало его. Так было с ним всегда: чьи-то руки как будто удерживали его, лишая счастья, которое могло погубить его.

Скоро, подумал Генри, мы будем обедать на балконе. И даже если они проведут всю ночь в объятиях друг друга, ему все равно будет этого мало.

Пока он неспешно брел от кафе, ему вспомнилось мгновение, когда он ощущал нечто большее, чем страсть. Это было в музее – она склонилась тогда над останками младенца. Он заметил, как ей стало грустно, – и почувствовал близость к ней, осознав, что она способна его понять. Она предвидела событие, обрекшее его на одиночество. Она чувствовала беду, висевшую над ним.

Глава девятнадцатая

После того, как Ребекка ушла со станции, Джордж снова опустился на скамейку и закурил сигарету. И опять заплакал. Вокруг все еще витал аромат ее духов, усугубляя в нем чувство утраты.

Подъехал поезд. Джордж встал и двинулся вперед.

Мимо него проносились выскакивавшие из вагонов пассажиры. Ему вдруг захотелось упасть им под ноги, чтобы его растоптали, но он все же отошел к другому краю платформы и снова сел.

И стал прислушиваться к звуку стихающих вдали шагов.

Какой-то мужчина остановился и принялся шарить по карманам, словно искал что-то.

Вдалеке показался другой поезд. Перед ним на платформе – ни души. Один только рывок… Однако в глубине души он понимал: эта горячность от пьянства. Ведь подобно русским матрешкам, похожим друг на друга как две капли воды, настоящий пьяный Джордж тихонько таится в самой сокровенной глубине своей жизненной сути, являя собой истинное воплощение собственного «я», из которого образуются все другие его сущности.

Когда стемнело и ему стало холодно, Джордж решил податься в район к северу от городского центра – обитель разрухи и пристанище наркоманов. Городская полиция дальше внешних ее пределов нос никогда не сует.