Все прекрасное началось потом

А еще сырая трава – и ты ее чувствуешь.

Отец встает на колени, берет тебя за руки. И крепко прижимает их к земле.

«Навсегда запомни этот миг», – говорит он.

Чтобы прогреть машину, уходит некоторое время.

Двигатель оживает – сам по себе. Утренний воздух насыщается запахом дизельного топлива.

С деревьев таращится воронье.

Свет, прерывистый дождь.

Рычаг переключения передач длинный и трясется, когда не держишься за него.

Червяки в серебристом ведерке на заднем сиденье. Они елозят друг по дружке – неслышно копошатся, точно медленно кружащие в воздухе снежные хлопья.

Тело – личина.

Ты поднял Ребекку на руки – и ощутил странную тяжесть.

Ты подумал – запомнила ли она, кем была. Может ли жить любовь, если она не связана с памятью?

Что, если после смерти она чувствует, что тебя нет рядом, хотя не может тебя вспомнить? Ты представляешь себе память в виде воспоминаний, собранных в кучу и уложенных в портфель, забытый на платформе.

Вокруг твоего тела стоят люди. Из окна выглядывает мальчуган-грек.

Наконец-то он понимает, почему его маленький братишка не хочет ложиться спать.

Как все дети, мальчуган становится частью того, что видит. Той же ночью он прокрадывается в комнату к братишке и берет его за крохотную ручонку. Он нащупал кого-то в темноте – и уже не отпустит.

Старик, который, как тебе показалось, перевернул тебя, стоит тут же, рядом.

Его качает.

Шляпа, слетевшая у него с головы, лежит на земле – ровно. Будь ты жив, ты подобрал бы ее и отдал ему.

А теперь ты как она, хотя сам того не знаешь.

Мертвые не дышат.

Не видят, не слышат, не шевелятся и не говорят.

И ничего не чувствуют.

Глава тридцать шестая

После землетрясения улицы все так же завалены строительным мусором. Битое стекло подмели, но в афинских парках по-прежнему громоздятся сотни палаток. Люди все еще боятся возвращаться домой – вдруг тряхнет снова. В гостиной у тебя во всю длину стены зияет огромная трещина – она четко делит твою жизнь на до и после.

Джордж где-то в городе. Он навещает тебя. Иногда ты его впускаешь. Он присаживается за стол, и вы пьете горячий чай, ни о чем не разговаривая. Время от времени вы прогуливаетесь вместе по кварталу. Вы обсуждаете случившееся. Он покорно выслушивает правду о твоем брате, а про беременность ничего не знает.

Он отчаянно нужен тебе, но ты не желаешь его видеть.

Перед сном ты завариваешь ромашкового чаю. Вечер. Уличные фонари вспыхивают как бы сами собой.

Ты закрываешь балконную дверь. Городской шум мягко натыкается на оконные стекла – но в комнату просачивается едва-едва.

Ты кипятишь воду.

Полоса света в кухне сверкает чересчур ярко – как всегда. Стряпня сродни некоей больничной процедуре, притом что жить тебе совсем не хочется. Посуда зловеще посверкивает. Лампы чуть слышно жужжат. Выдвижные ящики у стола слишком маленькие – в них ничего не помещается.

В кухне не прибрано. Высыпавшиеся на пол головки чеснока валяются, нетронутые, подернутые паутиной, на линолеумном полу возле серванта. Когда-то Ребекка сидела здесь за столом и пила чай, держа чашку обеими руками. Вы лакомились пахлавой из одной тарелки. Ты помнишь ту первую ночь. Густые сливки. Она берет у тебя сигарету. Долгая прогулка домой. Пропавшая книга. Нескончаемая жара. Ее тело, распростертое перед тобой, точно карта твоей будущей жизни.

Ты ждешь ее, чтобы ворваться к ней в любое мгновение.

После ее смерти тебе стало понятно: все, чего ты боялся, уже никогда не случится. Случается только то, чего ты не в силах постичь умом.

Однако ночью ты обо всем забываешь.

А когда просыпаешься, все начинается сызнова.

Ты подносишь руки к горячей кухонной плите. Благодатный, теплый пар. Вода знай себе кипит – часто побулькивает. Ты подносишь руки к струе пара: это успокаивает.

В своем воображении ты видишь другие огни – из далекого прошлого. Ярко-ярко мерцают угольки. Шипит воздух. Дом твоего детства в Уэльсе.

Мать начищает твои башмаки – утром тебе в школу. Мягкое, ритмичное шуршание щетки заглушает звуки из телевизора. Тихий перезвон тарелок на кухне – отец молча перемывает посуду и складывает в стопку.

Ты много чего помнишь – подробности всплывают в твоей памяти совершенно непроизвольно.

Пасмурно. На веревке слабо, едва заметно колышется белье. Тебе все видится необъятным – даже ночь кажется непомерно долгой, темной, застылой.

Ты всплываешь из глубин памяти, чтобы позавтракать, принять ванну и прогуляться по древним развалинам, которые уже никогда не будут восстановлены. Будущее лежит по другую сторону прошлого. Мы возвращаемся в прошлое, чтобы затем двинуться вперед.

Но обратный путь сродни возвращению в дом, откуда все давно выехали; и единственная жизнь, наполняющая твою память, – это легкий порыв твоей неуемной страсти.

В Афинах пока еще тепло, хотя по вечерам бывает довольно холодно. Ты чувствуешь холод всем своим нутром. Спасает горячая ванна – но хватает ее от силы на час. Ты принимаешь ванну днем, пока еще достаточно светло.

Люди в сумерках спешат домой, нигде не задерживаясь.