Все прекрасное началось потом

С Джорджем по очереди ты крушил молотком балки, пробивая себе путь. Помнится, Джордж сказал, что, как ему кажется, вы проникли к ней в коридор. Вы оба обливались потом. Джордж стянул с себя рубаху. Кожа у него была вся в пыли, а в тех местах, где он ее ободрал, темнели пятна крови. Из коридора вы пробили себе узкий проход. Кругом стоял такой мрак, что вы едва различали, куда идти дальше. Повсюду валялись мраморные осколки. Джордж, круша молотком налево и направо, пробился через длинную кучу потолочных плиток, громоздившуюся у каменной стены, – и вот вы уже в ее спальне, которая с виду не пострадала, при том что была сплошь засыпана пылью. Хотя вы чувствовали запах газа, Джордж стал жечь обрывки бумаги и всякое тряпье, чтобы было лучше видно.

Одну стену снесло – похоже, она обрушилась вместе с балконом. Помнится ты смотрел на Афины из квартиры четырехэтажного дома, где теперь осталось только два этажа. Было довольно прохладно, в воздухе веяло каким-то покоем, наступившим под вечер. Дышалось уже легко. Ты слышал гул машин и неумолчный вой полицейских сирен, а временами – пронзительный крик.

На приставном выдвижном столике стояла чаша с апельсинами, побелевшими от пыли. Только сейчас ты сообразил, что находишься у Ребекки в спальне. В паре дюймов от чаши лежала потолочная плита – на том самом месте, где, вероятно, помещалась кровать Ребекки. Потом ты заметил на полу руку. Должно быть, ее оторвало, когда все рухнуло. Ты начал истошно кричать – Джордж не знал, что делать. Затем ты почувствовал, как он навалился тебе на спину.

Ты рывком высвободился и принялся крушить молотком каменную груду.

– Постой! – громко рыкнул Джордж. – Так ты нас обоих угробишь. Постой, постой же!

Он бросился к тебе, чтобы схватить тебя за руку, но ты остановился прежде, чем он успел ее перехватить.

– Надо выбираться отсюда, – сказал он.

– Только с ней, – взмолился ты. – Без нее я не уйду.

– Она мертва, – твердил Джордж, но лишь потом ты осознал в полной мере, что это значит: Ребекка погибла, и ты ее больше никогда не увидишь, не будет жить и младенец, зачатый в ее чреве, – он никогда не родится и не будет бегать по саду вокруг придуманного тобой дома.

Жизнь ее, наверное, уже окутана покровом призрачного счастья.

– Мы не можем ее бросить, – в отчаянии проговорил ты.

– Надо выбираться отсюда, – настаивал на своем Джордж.

– Послушай, Джордж, мы не можем ее бросить. Она может пролежать здесь, под завалом, несколько дней, а то и недель. Мы не можем вот так взять и бросить ее здесь.

– А если откопаем, что тогда? Что мы будем делать?

– Отвезем ко мне домой.

– Нет, Генри, исключено.

Ты подобрал молоток, но Джордж схватил тебя за руку. Ну и силища былда у него!

– Брось! – сказал он. – Мы перевезем ее на Эгину.

Ты представил себе затерянный пляж, мерцающий в лунном свете, – место идеальное, тихое. И ты, конечно же, понял: Джордж пошел на это ради тебя – не ради Ребекки или себя, а ради тебя, и только.

То было проявление знака величайшей дружбы, которой ты прежде не знал.

Когда оказалось невозможно сдвинуть мраморную глыбу, ты притащил с кухни ножи и начал кромсать матрас. Если бы тебе удалось прорезать в ткани отверстие, ты смог бы как-то изловчиться и попробовать вытащить ее из-под завала.

Ты прикинул, где могло находиться ее тело, и живо взялся за работу. У тебя перехватило дыхание, когда сквозь пену и пружины тебе на руки брызнула кровь. Джордж сказал, что ты, должно быть, полоснул ножом по ее телу. Но потом кровь остановилась – и вы на пару продолжали резать дальше.

Когда ты наконец до нее добрался, можно было вздохнуть с облегчением: тело ее осталось целым. Вместе с тем, однако, оно окаменело – и больше напоминало манекен. А на Ребекку, которую ты знал, оно не походило совсем. Глаза у нее были открыты, лицо застыло, словно бледно-восковая маска. Ни малейшего сходства с женщиной, которую ты любил, – только тело, только оболочка, из которой жизнь улетучилась без остатка.

Ты отошел в другой конец комнаты и разрыдался.

Джордж наблюдал за тобой.

Потом он подошел и попробовал тебя успокоить.

– Это я убил его, – сказал ты.

Джордж посмотрел на тебя без всякого выражения.

– Это я его убил, – снова проговорил ты. – Дал ему игрушку, и он удавился насмерть, играясь с ней.

– Кто – он? – спросил Джордж.

– Мой братишка.

Джордж был потрясен.

– Ты никогда мне не рассказывал.

– Потому что ты отвернулся бы от меня.

– Нет, ни за что.

– Но виноват-то был я.

Он оставил тебя на какое-то время, позволив выплакаться до конца, а сам принялся заворачивать тело Ребекки в холст для живописи.

– Помоги-ка, – сказал он.

А ведь ты даже не придумал, как вытащить ее отсюда. Впрочем, был только один способ – и ты связал холст с двух сторон валявшимися под рукой тряпками, наподобие мешка. Потом ты решил удостовериться, чтобы внизу, на обломках каменной кладки, никого не было. Там что-то шевельнулось, но Джордж сказал – это собака.