Все против всех

Одно плохо — набеги крымских татар края те благодатные сейчас разоряют, и от напасти этой скоро не избавится!

— Нам бы до Старицы добраться — опасно тут очень. Прознает самозванец или царь Василий, что тут ты скрываешься — либо зарежут, или отравят сразу. И меня веревкой удавят быстро, али шею руками сломают — так убийцам привычнее монашек давить. Теперь вдвоем мы для них угроза страшная, от которой избавляться немедленно нужно!

— Почему, Машенька?

— Глупыш — ты прав на московский трон имеешь больше, чем эти «царьки», — в голосе бывшей королевы просквозило высокомерие и ледяное презрение, — оба вместе взятые. Да у тебя намного больше прав, чем у любого из Рюриковичей — они все давно в подручниках ходят, а ты единственный удельный князь, и прямой потомок Иоанна Калиты и Дмитрия Донского. Потому для них местничество осталось одно, у трона лаяться о былых заслугах, а для тебя одного токмо предназначена шапка Мономаха!

Вот тут Ивана, как говориться, «проняло» — какие шутки, да за ним самая настоящая охота начнется, как прознают кто он такой. И самозванцем объявить его будет трудно — сестра признала, и князья Одоевские тоже признают, им это выгодно, по тетке братья по крови. А это прямая близость к трону, если на него удастся взгромоздить тощую задницу со следами двух осколков. И станут они первыми по родовитости, и влиятельными, а уж если удел возвратить, то правителями станут пусть не самостоятельного и независимого, но вполне автономного княжества.

Слишком велико будет искушение, чтобы от него отказаться! Большие перспективы от альянса трех Иванов вырисовываются!

— Помощи нам от братьев дождаться нужно. Но здесь опасно — наушники есть, донесут, что я здесь встречалась с братом, то сразу прискачут убийцы. Одни не сбежим — в Старицу с большой дружиной прийти надо и воевод на свою сторону перетянуть. И усыпальнице покойного патриарха Иова там поклонимся земно — народ на нашу сторону станет. А ты скажешь, что править будешь милостиво, как наш батюшка — а все помнят злодейства опричнины, и подати, что Москва выжимает! И нас с тобой тогда убить не смогут, «царьки» послов отправлять станут!

«Чистейшей воды сепаратизм — отказаться платить центру то, чего тот жаждет как путник воды в пустыне. Зато всем податным слоям такой демарш сразу по сердцу придется — поддержат всеми силами и средствами меня, причем вполне законного и легитимного князя, имеющего все права на московский трон. И вот смех, через сестру на престол не существующего ныне Ливонского королевства. Хотя нет — Маша монашка, и ее персону никто всерьез рассматривать не будет».

Иван лихорадочно размышлял, а «сестрица» снова зашептала ему в ухо, опаляя кожу горячим дыханием:

— Бежать, братик, нужно, не мешкая — смерть у нас за спиною уже стоит, и приближается. Меня в Старице в монастыре укроют, игумен твоей руки держаться будет, жить буду не в строгости. Ой, кажись, из пищали палят?!

— То мой слуга! Кто-то напал на него! Сиди здесь, я скоро!

Тут и Князев расслышал второй выстрел — приглушенный, не из пищали, пистолета, и вскочил с лавки. Вопреки всему, сестра не стала его удерживать, только молча перекрестила. Иван быстро собрал ружье, зарядил стволы патронами с картечью, проверил, как затянут патронташ, и как выходит клинок из ножен. Затем оглядел как зашнурованы берцы, машинально подпрыгнул пару раз, натянул кепи, и быстро вышел из кельи…

Глава 22

— Открой калитку, отче — не изображай памятник!

Дорогу преградил келарь Авраамий, явно не желающий выпускать его за ограду, а это сразу поставило в его пользу множество плюсов. Инок был на его стороне, и поверил, что он действительно последний из князей Старицких, так как тихо позвучали слова:

— Ты не должен сам сражаться, княже. Ты один такой, других нет, и можешь предотвратить многие ужасы смуты…

— Открой, я слово дал — а от него не отступлю. К тому же ты сам знаешь, какова моя пищаль, так что не стоит бояться, что меня так просто можно убить. Тем паче в ночной темноте — поверь, я привык к ней гораздо лучше любого воина, и прекрасно знаю, как в ней бой вести.

— Хоть кольчугу надень, княже, — келарь сделал последнюю попытку задержать его за стенами, на которую Иван только покачал головой, ткнув стволом в дубовую калитку, которую заперли на массивный засов. И негромко произнес до ужаса спокойным голосом:

— Открывай немедля — твое дело молится, мое воевать!