Все сказки Ганса Христиана Андерсена [Литрес]

— Старик в лачуге, аист наверху, да я вот тут, у пруда, — говорила старая ива, — мы — одна семья. Я здесь дольше всех и появилась прежде остальных; а старика я помню, когда он был еще маленьким светловолосым мальчиком. В этой самой лачуге он родился и вырос; по моей спине он карабкался, баламутил пруд своими босыми ногами, — ни на неделю этот мальчишка не пропадал у меня из виду. Как-то раз он воспылал любовью к девушке — жалкий оборванец! По пути на ярмарку он сидел с ней бок о бок в повозке, но так и не осмелился признаться в своих чувствах — и тем лучше, поскольку на следующий же день девица согласилась выйти за богача крестьянина, доставившего ей и скот, и прочие блага. «Она это заслужила», — услыхала я тогда от робкого паренька. Не больно он был разговорчив, а в последний год и подавно — не чета моим ветвям: уж они-то шелестят на все лады, когда ветер резвится в них. Ни мне, ни ему торопиться некуда, а дождь с непогодой, солнечные лучи да облака пусть себе проносятся над нами! Аисту тоже не сидится на месте: каждый год ему нужно улетать отсюда Бог знает куда, в чужие страны, но он нас не забывает и каждый год возвращается обратно. Правда, воробьи чирикают, мол, на самом-то деле это потому, что здесь он не испытывает недостатка в хорошей еде, да стоит ли слушать болтунов, которые ни о чем другом и говорить не могут! Аист — преданный друг! «Благодаря ему не сносят лачугу», — сказала недавно барышня из господской усадьбы, присевшая у дороги и перенесшая на бумагу меня, лачугу, и аиста, — она назвала это зарисовкой.

Я, конечно, подсмотрела, что у нее получилось. Меня изобразили любующейся своим отражением в пруду, однако на этой картинке можно лицезреть лишь мою внешность; того, что я чувствую, там, как ни старайся, не разглядишь.

«До чего ж здесь славно, сущая благодать!» — радуется старый Якоб, живущий в лачуге. Аист же считает, что места лучше этого не сыскать: и то правда — здесь наши корни, а у него тут свое гнездо.

2016

Букварь

Как-то раз один человек сочинил несколько новых рифм для «Букваря» — по две строки для каждой буквы, так же, как и в старой книжке. Он полагал, что просто необходимо придумать что-то свежее, ведь уже существующие стихи безнадежно отстали от века и давно всем надоели. Новые же рифмы их сочинитель находил весьма неплохими. «Букварь», в который их поместили, был пока еще только рукописным, но он уже расположился рядом со старым, напечатанным, в огромном книжном шкафу, где стояло множество книг — как ученых, так и предназначенных для развлечения. Однако старому «Букварю» такое соседство пришлось не по вкусу: он взял, да и спрыгнул со своего места на пол, толкнув при этом новый «Букварь», так что и тот теперь очутился внизу, рассыпав свои листы по полу.

Старый «Букварь» лежал открытый на первой странице, — а она ведь самая главная в книжке, где представлены все буквы, большие и маленькие. Она одна заключает в себе то, из чего состоят все книги, которые когда-либо были написаны — алфавит, — чудесное войско символов, что управляют миром; поистине необыкновенной властью они обладают! Только прикажи им стоять в нужном порядке, — и воины эти обретут способность даровать жизнь или лишить ее, осчастливливать или опечаливать. Поодиночке-то они ничего не значат, а вот когда волею мудрого Господа оказались выстроенными в ряд, облеченными в слова, мы узнали больше, чем способны были вынести, и склонились под этой тяжестью; буквы же не дрогнули и стойко несут ее.

Так вот теперь они лежали на полу у всех на виду, и петушок, изображенный подле заглавной буквы А алфавита, сверкал своими яркими перьями — красными, синими, зелеными. Он горделиво приподнялся со страницы и взъерошился. Да, уж он-то прекрасно знал о важности букв и к тому же был среди них единственным живым существом!

Когда петух обнаружил, что старый «Букварь» лежит на полу, он взмахнул крыльями, взмыл вверх и пристроился на уголке книжного шкафа. Здесь он почистил клювом перья и закукарекал звонко и протяжно. Каждая из книг в шкафу, стоявших днем и ночью, словно в оцепенении, когда их никто не читал, была разбужена этим трубным гласом. Затем петух высказался громко и ясно об оскорблении, нанесенном достопочтенному старому «Букварю»:

— Все теперь должно быть по-новому, по-другому! — заявил он. — Все должно идти в ногу со временем, ведь нынешние дети такие сообразительные, что начинают читать раньше, чем выучат алфавит. «Вот и надо им преподнести что-нибудь новенькое!» — решил умник, накропавший новые стихи, которыми теперь усеян весь пол. Я их знаю! Да-да! Раз десять я слышал, как он зачитывал их для себя вслух. Ему, видите ли, они очень нравятся! Ну, уж нет! Попрошу оставить в покое мои родные, добрые старые рифмы из «Букваря» с Ксанфом и картинками, что прилагаются к ним. За них я буду бороться, за них буду драть свое горло! Они хорошо известны любой книге в шкафу! Теперь же я зачитаю вслух все эти новомодные стишки. Постараюсь сохранять присутствие духа, да только уверен: мы единогласно решим, что они из рук вон плохи!