Все сказки Ганса Христиана Андерсена [Литрес]

— У меня есть тетушка, — вменственного», как зовет его тетушка. Миру он неизвестен, лишь домочадцы да тетушка видали, как он играл, облачившись в шлафрок, — бедняжка целых три дня после этого не могла вымолвить ни словечка, ибо он все сказал — сказал для бессмертия! К тому же, по его словам, артист на сцене является выразителем и хранителем того, что доверил ему поэт; для лицедея бессмертие — ничто, он живет лишь настоящим моментом, который может увенчать его лаврами: одарить признанием публики, оглушить его, заставить позабыть обо всем ради него! И сказанное абсолютно верно — оно присуще всякому живому и движущемуся существу. Бессмертие — это миг! Его сияющий ореол для кухарки заключается в удавшемся у ней пудинге, и он ничуть не слабее блеска очей мещанской красавицы, пусть слегка недалекой, как и большинство красавиц, — Господь-то наш никому не дает все разом! — когда она танцует с сынком сиюминутного министришки, глуповатым пареньком, родившимся несмотря на это «превосходительством», — довольно обидное обстоятельство для его титулованных собратьев, иные из которых наделены благородной душою, что тоже не редкость на белом свете.

Бессмертие! Ты — прекрасная выдумка, ты — блестящая идея, которую втемяшило себе человечество, готовое лишить себя жизни, только бы убедиться в ее осуществлении!

Взгляни-ка, все это услышал, обмозговал и записал на бумаге поэт; каждая строка тому подтверждение: сплошь обиды, не дающие покоя и больно ударяющие по самолюбию, — с таким воображением можно зайти ой как далеко! Однако ж подобное случается, когда карабкаешься выше и выше, чтобы снискать себе только одно: бессмертие!

— А я вот знаю, в чем заключается счастье и величие! — прощебетала четвертая ласточка. — В том, чтобы по милости Божьей без устали порхать друг с дружкой. Я, положим, выражаюсь сейчас точно какой-нибудь христианский поэт, — ну, да иначе-то меня не поймут! Я роюсь в земле, строю гнезда и откладываю яйца, однако нечто более значимое не дает мне покоя, — уж не бессмертие ли это? Вот поистине грандиозная мысль! Как начну думать о бессмертии, так просто не верится, что и я, и все мои родичи, возможно, наделены им! В бесконечном мировом пространстве места хоть отбавляй: его гораздо больше, чем требуется нам, чтобы жить в свое удовольствие — всему ведь, наравне с началом, положен предел. Я так вполне довольна тем, что имею: это и разумно, и правильно — пожелай я большего, меня б чего доброго сочли ненасытной и неблагодарной. Впрочем, что толку говорить о бессмертии: будь оно у меня, я бы сделалась гораздо рассудительней!

Король приказал проложить дорогу в другом месте, и откос сровняли с землей, ласточки улетели, напоминания о бессмертии — вот уж поистине «земные», — канули в Лету. Поэт мог бы воспеть их, но поблизости не было никого, кроме высокопоставленных лиц, наместников Всевышнего, — а им такое не под силу, этого они, ясное дело, не умеют!

Бессмертие! Спроси о нем флюгерного петуха, спроси о нем Господа, когда снизойдет Он в твои помыслы… Конечно, это лишь пространный монолог, но, представ во всей красе, описанное в нем явит собою сказку — роскошнейшую и прелестнейшую, венец всех сказок — «Бессмертие»!

2016

Хмелево́й шест

На хмелево́м шесте не увидишь ни веточки, ни листика, — их у него и не должно быть, потому как это шест, а не что-либо другое. Весной нарождается невеста — хмелевая лоза, которая становится его супругой; она обвивает собою шест, и у него словно вырастают листья; вместе же эта парочка выглядит настоящим деревом.

— Только держится-то она за меня, я — ее опора! — не устает повторять хмелевой шест.

А между тем его окружает роскошная листва, среди которой вскоре появляются и цветы, разливающие дивный аромат вокруг. Но на праздник хмеля лозы срезают и, обобрав с них хмель, отправляют на костер; так хмелевой шест становится вдовцом до тех пор, пока по весне не объявится новая прелестница, цветущая супруга!

— Стою по-прежнему я, уходит супруга моя! — говорит хмелевой шест. — Так уж заведено на белом свете. Но почему бы мне, в порядке исключения, не сделаться цветущим деревом навсегда? Ведь для этого только и нужно слиться с ней воедино в страстном любовном порыве!

И всякий раз парочка изо всех сил льнула друг к другу, в дождь и солнце, в пасмурные и ясные дни; вокруг царили жизнь и красота, а шест купался в счастье и блаженстве, — чего ж еще желать? Так продолжалось до тех пор, пока лозу не срезáли, а незадачливый супруг забывался долгим зимним сном, чтобы с приходом весны вновь заняться свом делом и взять в жены очередную молоденькую красавицу. И стоило пригреть солнышку, как она являлась. В скором времени чета становилась «прелестнейшим древом в лесу», — так шест нарек их союз после того, как услыхал и понял на свой лад строку из старинной баллады, слова которой оказались созвучными его собственным мыслям.