Все схвачено

– Вы все верно говорите, товарищ Председатель. И оттого мне тем более не понятно, почему вы свернули реформы экономики, которые довольно долго и целенаправленно готовились экономической командой Премьер-министра?

– Председателя Кабинета Министров, – поправил его Очкарик. – Во-первых, не от меня зависело решение, о котором вы говорите. Не только от меня… И увы, но были весьма веские причины, которые вынудили нас затормозить процесс.

– Процесс, который, как говорится, пошел? – Он только сказав, понял, что автоматически употребил любимое выражение сильно будущего Генсека. Прижилось.

– Да, пошел, – легко согласился Очкарик. – Он, в принципе давно начался. По сути, еще при жизни Отца Народов. Но потом все прервалось, естественно…

– Нравится мне ваше «естественно», – усмехнулся Легат. – Одно вводное слово и – смерть смыслу. Что естественно, так это смерть Отца Народов: пора пришла. А все остальное – не от естественности, а от нежелания хоть что-нибудь изменить в механизме управления. И не экономикой, а Страной. Все затаились… Реально реформы… даже не то слово, нет!.. скорее, проба пера… пошли в шестьдесят третьем: как точечный эксперимент. А в шестьдесят пятом, то есть совсем недавно, эксперимент Премьеру позволили расширить… Начиналось-то, вы помните, всего лишь со снижения числа плановых показателей для выбранных предприятий, а потом – как будет выражаться очень нескоро грядущий Генсек – какой-никакой, но процесс пошел. Были ликвидированы совнархозы, как инструмент управления. Хозяйствующей единицей стало предприятие. Введено отраслевое управление промышленностью… Да что я перечисляю, вы все это знаете лучше и лично!.. Главное, что реформы начали давать пусть и невеликие, но результаты. Все же позитивные.

– Негативных тоже хватало, – почему-то печально сказал Очкарик.

– А что вы хотели?

– Вы… я обращаюсь к вам как к человеку… ну, мягко скажем, не местному… вы хорошо знаете историю вопроса?

– Историю несостоявшейся реформы?

– Пусть так.

– Ну-у, читал… разные источники… были и «за» и «против»… Вот, кстати, главный идеолог реформ Срединного государства считал, что реформа сама по себе хороша…

– Черт с ним, с идеологом, восток – дело тонкое, прав красноармеец из нового фильма. Что хорошо для Срединного, для нас – отрава… Всего лишь – вариант поговорки, не понимайте буквально… Судя по всему, вы – не экономист. Я – тоже. Но поверьте мне, я внимательно и подробно изучал то, что было придумано неким профессором и что взял на вооружение Предсовмина. И в теории были серьезные проколы, даже мне видные, а уж в реальном ее воплощении… что успел Предсовмина воплотить… там оказалось просто не паханое поле и для приписок, и для двойной бухгалтерии, и для откровенного воровства… Теория, дорогой товарищ Легат, это всего лишь – теория. До практики любой теории идти и идти. И все лесом… Да, к слову, вы слыхали о Кибернетике?.. Знаете, что он тоже предлагал свой вариант реформы экономики, так сказать, кибернетический вариант?

– Я читал об этом.

– Вот его замысел был, на мой непросвещенный взгляд, куда более любопытен – как минимум и перспективен – как оптимум. Но… – Очкарик развел руками.

– Дорого и долго?

– Наверно, так. У нас всегда предпочитают подешевле и побыстрее, а быстро, как известно, только кошки родятся…

– Вы не любите Предсовмина?

– Извините, но ваш вопрос некорректен. Я не оперирую понятиями «люблю – не люблю». Для меня был и остается главным критерий качества: дела, идеи, человека, наконец. И уж простите, я не обсуждаю за глаза своих коллег.

Легат чувствовал себя дубовым профаном – раз, бестактным хамом – два и просто нахалом – три. И как ни смешно, самим собой – семнадцатилетним, не ведающим ни хрена о грядущих сорока годах…

– Это вы меня извините, – сказал он и впрямь виновато. Чувствовал свою вину, не играл ее. – Просто ваше время – это и мое время. И где-то в нашем с вами городе существую я, которому нынче семнадцать лет. И этот «я» ни сном ни духом не ведает о реформе Предсовмина и абсолютно не боится вашей Конторы не потому, что чист душою и Родине предан, а просто потому, что знаний, кроме школьных и спортивных, у него – никаких. Но это его время. Может быть, в большей степени, чем ваше, потому что он молод и жизнь его прекрасна и бесконечна по определению. Но это уже давно не мое время, увы. А хочется, чтоб мое…

– Так оставайтесь, – мягко, без улыбки предложил Очкарик. – Работы много и работа интересная…