Все сложно

– Ты считаешь Фи членом нашей семьи? – спрашиваю я.

Хейзл кивает, посмотрев на меня как на человека, задавшего глупый вопрос, и отворачивается к телевизору. Я, расхрабрившись, трогаю ее за локоть.

– А как бы ты к этому отнеслась, если бы Фи стала для меня… – я судорожно подыскиваю слово, которое можно было бы перевести на язык глухонемых, – чем-то большим?

Хейзл задумчиво хмурит лоб.

– Но все будет как раньше, да?

– Да, просто… Больше.

– Больше чего? – Она меняется в лице: до нее дошло. – Как у мамы Олив с мистером Престли?

Мое сердце сбивается с ритма.

– Да.

Хейзл, моргнув, склоняет голову набок. В этот момент она кажется мне такой взрослой, что я хочу схватить ее, прижать к себе и в панике крикнуть: «Перестань расти!»

– Думаю, мне бы понравилось. Только вам, наверное, лучше не целоваться при мне с языком. Олив говорит, это противно.

Она кривит рот и содрогается. Я смеюсь.

– Так и быть.

Хейзл переползает на мой край дивана и прижимается ко мне. Сама. Хватать не понадобилось.

Глава 26

Сейчас

Фарли

Дни, заполненные работой, складываются в недели. Пока я оттачиваю и шлифую свой номер, мы с Майером видимся чуть реже, чем раньше, зато активно переписываемся.

Рождество приходит и уходит. От соблюдения наших праздничных традиций, мы, несмотря на занятость, не отказываемся. Едем, как всегда, на елочную ферму. Правда, несколько лет назад я проболталась, что у меня аллергия на хвою. Это очень досадный изъян. Ведь вообще-то я большая любительница рождественских обычаев… Зато теперь у нас есть свой обычай. Я каждый год говорю Майеру, чтобы он не обращал на меня внимания и ставил, как раньше, живую елку, но он ни в какую. Мы берем термосы с какао и все равно едем на ферму, только ничего не пилим, а просто смотрим, как другие семьи выбирают для себя «самое красивое» деревце, смеемся и радуемся вместе с ними. А еще мы обязательно покупаем венок из настоящих веток и новую игрушку на искусственную елку.

Что же касается наших отношений в последнее время… Тут все неопределенно. Между нами произошло не так-то много такого, чего не спишешь на нервы или на гормоны. Может, это было просто как болячка, которую мы почесали и оставили в покое? Правда, строго говоря, «чесал» только он меня… В любом случае я не хочу на него давить и не возражаю против того, чтобы сбавить темп. Я до замирания сердца рада тому, что, хотя следы нашего кратковременного сближения становятся все менее и менее заметными, нам по-прежнему весело и комфортно вместе. Отстранения не произошло: мы друзья, несмотря на то что его пальцы побывали в моих трусах. И во мне самой.

Хотя я ничего не форсирую, показать свою заинтересованность все-таки надо. То и дело я позволяю себе небольшие вольности, которые, к моему приятному удивлению, не остаются без ответа. Например, когда мы смотрели, как семья с тремя маленькими девочками прыгает вокруг выбранной елки, я потихоньку взяла Майера за руку, а он тут же схватил меня и прижал к себе. Я с беспокойством посмотрела на Хейзл, но она только обняла его с другой стороны и улыбнулась мне. В той семье, за которой мы наблюдали, папе пришлось уговаривать маму, чтобы она согласилась взять десятифутовое дерево. Он закусывал губу, бросал на жену игривые взгляды, подталкивал ее бедром, а пухлая малышка, пристегнутая к его груди, радостно агукала. Наконец мама рассмеялась и, закатив глаза, сдалась. Мы улыбались, глядя, как их машина с огромной елкой на багажнике выползает с парковки.

Двадцать девятого числа Майер повез Хейзл в Огайо. Там они вместе пробудут неделю, потом он вернется, а она останется с его родителями еще на полмесяца. Хорошо, что девчонка отдохнет от школы и пообщается с родственниками, которых редко видит. Тем не менее мне немного совестно, что из-за меня Майер так надолго с ней разлучится.

А еще я, честно говоря, стыжусь своих планов на то время, когда мы будем вдвоем. Это показывает, насколько я непригодна для роли родителя. Если у тебя есть ребенок, то все нужно планировать заранее и не любые чувства можно открыто выражать в его присутствии, – к этим ограничениям я, наверное, никогда не привыкну.

Я люблю Хейзл очень сильно, даже пугающе. Я прихожу в бешенство при мысли обо всем, что гипотетически может навредить или помешать ей. Мне не хватает ее, когда я на гастролях. Однако мои мысли постоянно съезжают на одно и то же: как бы побыть с Майером наедине. Меня регулярно посещают мечты, за которыми следует чувство вины. И оно, черт побери, меня выматывает.

Тридцать первое декабря. Уже шесть часов вечера, но единственный коктейль, действие которого я ощущаю, – смесь тревоги со скукой, приправленная храбростью.