Все случилось летом

Начинался лес. Был он когда-то посажен рукой человека, и стройные ели рядами разбегались от дороги. Ветви деревьев сплелись в сплошную зеленую стену, а если нагнуться, меж серых стволов далеко было видно, туда даже снег не смог пробиться, присыпанную хвоей землю прикрывал лишь белый иней. Пройдя еще немного, старик остановился в полной растерянности: через весь лес была проложена широкая просека, а на снегу вдоль и поперек лежали поваленные деревья, кое-где еще дымились синеватые костры. По самой середке просеки, на одинаковом расстоянии друг от друга, вкопаны аккуратные, в дегте вымоченные столбы. На один из них взобрался парень и прилаживал к нему белые изоляторы: с одной стороны — один, с другой — по два. Работал он бойко, столб слегка покачивался.

— Чего они тут затеяли? — сокрушался Дамбран. — Надо же такой лес повалить… Неужто им лугов мало, чтобы столбы вкапывать, провода тянуть?

Он отвернулся — только бы не видеть этот страшный разор, но дым костров нагонял его, стук молотка, доносившийся с верхушки столба, прямо-таки преследовал, и сердце у Дамбрана сжималось от дурных предчувствий: раз уж они с лесом так обошлись, тогда что для них Салнис? Они — это все те, кто обитал за порогом дома Дамбрана, те силы, которые занесли теперь руку и на Салниса, на то последнее, что Дамбрана еще связывало со старой жизнью.

«Не отдам, — подумал с мрачной решимостью. — Ни за что не отдам…»

Пройдя лес, неподалеку от дороги он увидел недавно поставленную здесь лесопильную раму. Трещал мотор, шипели пилы, орали люди, пахло смолой и разогретой смазкой. Снег кругом исполосован был санными полозьями, истоптан копытами. Девчонка сидела на штабеле свежих досок и заигрывала с парнем, должно быть, машинистом, тот все норовил схватить ее за руку. Дамбран смотрел на людей и все никак не мог понять, как они смеют кричать и дурачиться, когда его Салниса забраковали. Неужто им ничего не известно?

Но этим людям решительно не было дела до прохожего на дороге, будто это был вовсе и не Дамбран, с которым случилось такое несчастье, а самый обычный прохожий, — о нем думают, пока его видят, а прошел — и тут же забыли. Немного погодя он повстречался с гурьбой школьников, те посторонились, сняли шапки, почтительно поздоровавшись с ним, но когда старик удалился, дети обернулись с удивлением: он не ответил на приветствие, прошел мимо, даже не глянув на них, какой-то весь потерянный, нахохлившийся.

Председателя колхоза Себриса Дамбран встретил у конторы в момент, когда тот садился в кабину грузовика рядом с шофером — куда-то ехать собрался, но, увидев старика, двинулся навстречу, протягивая руку.

— Здравствуй, Дамбран, давненько тебя не видел. Где ж ты был вчера?

— Где вчера был, там сегодня нет. Вчера в лавку ходил, а сегодня вот к тебе. Разговор есть…

— Тогда пошли в контору, на улице какой разговор.

Шофер, явно недовольный таким оборотом дела, вылез из кабины и направился за ними следом. Это был молодой парень, видно, недавно демобилизовался, еще в гимнастерке. Он торопился в город, пока магазины на обед не закрылись. Дороги замело… А тут, как на грех, принесла нелегкая этого старика…

В конторе было душно, и у Дамбрана закружилась голова. Он присел на лавку и долго не мог собраться с мыслями. Придя в себя, увидел напротив председателя, тот, должно быть, о чем-то спросил и теперь выжидательно на него поглядывал. Поодаль за столом сидели две женщины, счетоводы, что-то писали, не обращая внимания на вошедших.

— Так вот, — сказал старик, — хотел узнать насчет Салниса.

— Салниса? Это кто такой?

Председатель сдвинул на затылок потертую ушанку. Ростом он был невелик, по плечо Дамбрану.

— Да это конь мой. Чего ради вы вчера его забраковали и решили продать?

— Ах вот оно что. Ты говоришь о колхозных лошадях. Салнис… Постой, постой, не тот ли, что у тебя в конюшне в крайнем стойле? Маленький такой, старый, с коровьим брюхом?

— Я спрашиваю, зачем понадобилось его продавать?

— Послушай, Дамбран, а что еще прикажешь делать со старыми клячами? Только корм переводят, пользы от них никакой.

— Но зачем понадобилось его продавать?..

Дамбран уставился в пол и упрямо твердил одно и то же. Когда-то был он дородным, широкоплечим, а теперь согнулся, ссутулился, только длинные кости и остались. Исхудавшее лицо заросло седой бородой, глаза запавшие, нос и щеки покрыты сеткой красных прожилок… Приглядевшись к старику, председатель начал кое о чем догадываться. В каком колхозе на первых порах не было таких вот горестей, таких страданий? А для этого старика больной вопрос растянулся на долгие годы.

— Ты же сам, Дамбран, был когда-то хозяином. Ну вот и рассуди, — как бы ты поступил на моем месте? Доход колхозу приносят сейчас лишь коровы, мы ж их осокой да соломой кормим, а лошади стоят без дела и уписывают клевера. А летом? Коровы по лугам и мелколесью пасутся, лошади жируют на отаве! У нас ведь целый табун жеребят, это ладно, но ведь сколько пятилеток, шестилеток, которых еще ни разу не запрягали. На кой черт нам держать такую прорву? Ну, скажи?