Все случилось летом

Имант мотнул головой:

— Не могу, некогда. Приперся ко мне какой-то моряк, знакомый Илги, толком не пойму, что ему надо.

— Илги? Какой же это Илги?

— Может, помнишь — такая высокая, стройная, волосы темные, мечтательный взгляд… Еще названивала по телефону…

— А, вспомнил! Так, может, помочь тебе выставить гостя за дверь?

— Как-нибудь и сам справлюсь. Только не нравится он мне. Слишком мнит о себе, видно, привык командовать. Но я-то спесь с него немного сбил. Мигом понял, что со мной эти дешевые штучки не пройдут.

Миша взъерошил свой седеющий бобрик, отвел от соседа лукавые, чуть косоватые глаза и уставился на стакан. В нем медленно оседала пена.

— Чтобы командовать другими, сначала нужно самому научиться повиноваться, — рассудительно заметил он. — А что твой морячок хочет от Илги?

— Не знаю.

— Ладно, ступай выясни. Соскучишься, заскочи ко мне, посмотрим телевизор.

Вернувшись домой, Имант заметил, что гость в его отсутствие заметно успокоился, напустил на себя деловой вид, будто пришел улаживать самое заурядное дело.

— Короче говоря, — сказал моряк, — должен сообщить вам следующее: я решил жениться на Илге. Как вы сами понимаете, шаг ответственный, и, прежде чем решиться на него, я хотел бы побеседовать с вами. Вы знаете Илгу, мне нужен ваш совет. Кроме вас, мне не с кем посоветоваться. Жениться или не жениться… У меня, видите ли, особая профессия, месяцами не бываю дома, и пока ты в плавании, хочется быть уверенным, что дома порядок, жена тебя ждет — ну, вы, конечно, понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю, — негромко проговорил Имант, медленно опускаясь в кресло. Выключив радиолу, он спросил: — А сама Илга что думает? Согласна выйти за вас замуж?

— Я с ней на эту тему пока не говорил, но полагаю, отказа не последует. Скажу больше, я в этом уверен.

— Так вы боитесь, как бы после женитьбы она не стала вам изменять?

Моряк пожал плечами, что могло означать: «допустим, так». Имант смотрел на его руку, лежавшую на столе: широкая ладонь, массивные пальцы сверху заросли желтым волосом, и чем выше, тем гуще, до самой белоснежной манжеты. Имант попробовал себе представить, как эта ручища ложится на хрупкое плечо девушки, и у него защемило сердце.

— Да как вы смеете такое думать о женщине? — воскликнул Имант, порывисто вскакивая. — К тому же, возможно, о будущей жене. Как вам не стыдно! Вы — феодал, бай, крепостник! — кричал он. — То, что сами каждую неделю меняете женщин, — это в порядке вещей, а от одной мысли, что она позволит себе встречаться с другим, вас всего переворачивает. Неандерталец — вот вы кто!

Моряк поднялся. Сузив глаза, он смотрел на Иманта, едва себя сдерживая. Потом холодно произнес:

— Не забывайте: что позволено мужчине, никак не пристало женщине. Мужчина будет похваляться, что каждую неделю меняет любовниц, и люди скажут: «Ай да молодец!» А для женщины такое недопустимо. Не то о ней скажут иное.

— Мне противны ваши рассуждения! Слышите? Всего хорошего! Нам не о чем говорить.

Гость растерянно вертел в руках фуражку, пока до него не дошло, что ему указали на дверь.

— Ну что ж, — сказал он с затаенной угрозой. — Я могу уйти. Но криком такие дела не решаются.

И незваный гость ушел, не сказав до свиданья, не подав руки. «И что Илга нашла в нем! — раздумывал Имант. — Такая милая девочка! — Он опять включил радиолу, поставив пластинку с самого начала. — Дубина стоеросовая, мужлан неотесанный», — продолжал кипятиться Имант. Но постепенно музыка его успокоила, неприятный осадок от разговора с моряком исчез, осталось лишь воспоминание об Илге, хотя по-прежнему щемило сердце, — как ни старался забыться, слушая концерт для скрипки с оркестром. «Какие синие деревья!» — как-то воскликнула Илга, когда они под вечер гуляли в Межапарке. Ему деревья, как и положено быть деревьям, казались зелеными. Но солнце, на миг задержавшись у горизонта, осветило их так, что они действительно стали синими. Он взглянул на них глазами Илги и увидел синие сосны, синие липы, синие клены. Тем летом они ездили по туристическим путевкам на Кавказ. Поезд мчался пыльной, выжженной степью. «Смотри!» — вскричала Илга, силой усаживая его рядом с собой на скамейку и указывая в окно, куда-то вверх. «Облака», — сказал он. «Да смотри же!» — воскликнула Илга. Он пригляделся повнимательней, и у него дух захватило. На горных вершинах сверкали вечные снега, отливая белым, розовым и синим. Тучи окутали горы, лишь вершины для них оказались недоступными. Несколько дней кряду Илга ходила сама не своя. Однажды на рассвете он вылез из палатки и увидел, что Илга, дрожа от холода, сидит на камне у гремящего ручья и, позабыв обо всем на свете, любуется занимавшейся над каменной громадой зарей.

Снега на вершинах…

Кружилась пластинка, звучала музыка…