Все случилось летом

А дождь прошел. Кругом бескрайним океаном расстилалась темнота, и Капитану вдруг почудилось, что от того места, где он сидит, в мир уходит множество светлых дорог. По одной из них только что уплыл корабль, — впрочем, какой там корабль: утлое суденышко…

Дверь конторы отворилась, луч света упал к ногам Капитана. В дверях стоял Дивпэда-старший. Был он в шерстяной кофте, с непокрытой головой. Голова седая, почти белая… В руке чашка с дымящимся чаем.

Он оставил дверь приоткрытой, чтобы видеть в темноте дорогу, и все-таки чуть не столкнулся с Капитаном, сидевшим на границе света и тьмы.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Дивпэда.

— Богу молюсь, — мрачно ответил Капитан. Он был настроен поругаться и только ждал, чтобы начальник сказал: «Наверное, опять нализался». Уж тогда-то он ему ответит, будьте покойны. Но Дивпэда, как-то странно мотнув головой в сторону общежития, спросил:

— А ребята?

Капитан выбивал трубку о край лавочки, несколько искорок зашипело на сырой земле.

— Твой сын повез Тедиса на моторке к мосту.

И он снова ощетинился, ожидая, что начальник повысит голос и начнет выговаривать за лодку, за то, что взяли ключ без спросу и зачем вообще понадобилось везти Тедиса на моторке.

Осторожно, стараясь не пролить чай, Дивпэда опустился рядом с ним на лавку и сказал:

— Значит, уехал…

Они долго молчали. Чай в чашке остыл. Ночь была полна загадочных звуков. Казалось, даже облака проносятся по темному небу с легким шелестом, а за ними, в вышине, шепчутся звезды. Где-то в глубине земли журчал ручеек, и журчанье его походило на сказку бабушки, слышанную давным-давно, в далеком детстве.

— Да-а, — протянул Капитан. — Уехал… Минут пять как уехал.

1960

ВЕЛОСИПЕД

Отец шел впереди, подняв воротник пальто, низко надвинув на лоб шляпу, засунув руки в карманы. Шел он большими шагами, и Артуру приходилось бежать, чтобы поспеть за ним. Мальчик то и дело перекладывал портфель из руки в руку и думал о том, как было бы хорошо идти вровень с отцом. Но тротуар из цементных плит был слишком узок.

Это была небольшая улочка, на окраине города, с обеих сторон окаймленная садами. Снег стаял, оставив на проезжей части и за оградами груды мусора. Возле домов, шалея от весны, на цепях скулили овчарки. Отец и сын в эту минуту были единственными прохожими, и потому пара иссиня-черных скворцов, только что прибывшая из теплых краев, с интересом разглядывала их с оголенной ветки могучего клена.

— Папа! — крикнул Артур. — Обожди!

Когда отец обернулся, он обогнал его и зашагал перед ним — задом наперед. Отец шел следом.

— Почему ты не дома? — удивился он.

— Я провожу тебя до трамвайной остановки, — сказал сын.

Это был худенький мальчик в ученической фуражке, в потертом пальто, из которого успел вырасти. Но лицо у мальчика было серьезное-серьезное. Видно, для своих лет он знал гораздо больше, чем следует. Огромные серые глаза его глядели пристально и без улыбки.

— Не балуйся, иди как следует, — сказал отец. — А то упадешь.

— Не упаду, — отозвался мальчик. — А если пойду как следует, тогда не буду тебя видеть. Я должен сказать тебе что-то важное… — Он взглянул на отца, словно собираясь с силами. — Учительница записала в дневник замечание, — наконец произнес Артур. — И сказала, чтобы ты расписался.

Отец и сын, как по команде, остановились. Мальчик потупил глаза, разглядывая отцовские ботинки. Давно не чищены… Где-то в саду горел костер из прелых листьев, едкий дым щекотал ноздри. Отец взял сына за подбородок, поднял его личико кверху.

— Что ж ты там набедокурил? — спросил он ровным голосом, в котором не было даже досады, одно любопытство. Но ему не удавалось заглянуть в глаза сыну, тот все время отворачивался. — И почему обязательно я должен расписаться? Почему не мать?

По щеке мальчугана скатилась крупная слеза, оставив влажный след. Он достал из кармана платок, звучно высморкался.

— Учительница сказала, чтобы ты расписался.

Отец в раздумье погладил небритые щеки, взглянул на часы и, вздохнув, произнес:

— Ладно, давай посмотрим, что там у тебя.

Замечание было написано красным карандашом. Ученик Артур Линарт на уроке плохо себя вел, своему товарищу Модрису Озолу испачкал чернилами нос, другому ученику положил на сиденье кнопку…

— Ну и ну! Да как ты мог такое сделать?

Линарт-старший принялся ощупывать карманы, безуспешно пытаясь найти что-либо пишущее. Артур протянул свою самописку. Приложив тетрадку к забору, отец нетвердой рукой вывел свою фамилию. Потом принялся дуть на страницу, чтобы скорей просохли чернила.

— Я бы все-таки хотел узнать, почему ты это сделал? Имею же я право знать, за что расписываюсь. Как по-твоему?

Мальчик медленно поднял голову, исподлобья взглянул на отца.

— Они на переменке дразнили тебя. Модрис говорил, что ты пьяница. Он сказал: пьянчуга. И что ты позавчера так напился, что не мог калитку отворить… На уроке он оборачивался и показывал, на кого ты был похож. Вот я и обмакнул в чернильнице бумажку и… и когда он снова обернулся… Бабушка говорит то же самое. И дедушка. Все говорят.