Все случилось на Джеллико-роуд

Они молчат, глядя на меня широко распахнутыми глазами, мол, ты совсем тупая – отвечать, когда тебя не спрашивают?

– Я не его девушка, – настаиваю я.

– Ну, нам же лучше, – дерзко отвечает одна из них.

– Вообще-то нет, – встревает Рафаэлла. – У него есть девушка, которую он безумно любит. Она живет с ним по соседству.

Я удивлена такими новостями, и еще больше тем, что Раффи знает. С другой стороны, она всегда все знает. Мы входим в комнату, и я задаю этот жизненно важный вопрос, старательно изображая безразличие:

– Как ты узнала про Григгса и его девушку?

– Очень просто. Я соврала.

Встреча оказывается фарсом с самого начала. Сантанджело вынужден нянчиться с тремя своими сестренками, и они отрабатывают движения из клипов Бейонсе, а братья Маллеты непременно жаждут поиграть на гитарах.

– Твоя мама сказала моей, что хочет взять к себе Джессу Маккензи на выходные, – обращается Рафаэлла к Сантанджело, перекрикивая шум. – Вы что, знакомы?

Впервые об этом слышу, и меня переполняет необъяснимая тревога.

– Жесть, – отвечает он с недовольным видом. – Как будто у нас мало женщин в доме.

Братья Маллеты ссорятся все это время, и в какой-то момент Энсон Чои с Беном пытаются их разнять, одновременно споря о музыкальном тоне. В итоге Джона Григгс кричит:

– Это дурдом какой-то! Я больше сюда не приду.

В кои-то веки я с ним согласна.

Снаружи городские девчонки все еще торчат у входа, и, пока мы дожидаемся Бена, я замечаю, что они разговаривают с Григгсом, которого как будто весьма забавляет то, что они ему сообщают. Должно быть, он притворяется, потому что я не верю, что эти девицы способны на остроумие.

Домой мы возвращаемся пешком. Кадеты идут следом, и, не желая, чтобы нас подслушивали, мы с Беном и Рафаэллой молчим.

– Знаешь, чем я займусь, когда вернемся в лагерь, Чои? – говорит Джона с напускным энтузиазмом.

– Чем, Григгс?

– Я напишу письмо своей соседке. Это моя девушка. Мы безумно любим друг друга.

Рафаэлла косится на меня, и я вижу, что она с трудом сдерживает смех. Внезапно я понимаю, что именно так развеселило Григгса в разговоре с горожанками.

– Не знал, что у тебя есть девушка, Григгс, – изображает удивление Энсон Чои. – А как зовут?

– Имя я не расслышал, – продолжает представление Григгс.

– Лили, – бросает через плечо Рафаэлла, и на этот раз уже я вынуждена покоситься на нее.

– Приятно знать, что я влюблен в девушку с классным именем.

– Это второе имя Тейлор, – отзывается Рафаэлла.

Я решаю, что нужно срочно вытолкнуть ее под колеса следующей же машины. Это моя приоритетная задача на ближайшие десять секунд.

– Ну, ребята, – говорит Бен, поворачиваясь к ним и пятясь задом наперед, – так чем же, кроме писем воображаемым подружкам, вы там занимаетесь без телевизоров и телефонов?

– Мужскими делами. Это секретная информация, – снисходительно сообщает Григгс.

– Ого, жаль, я не такой, – говорит Бен, качая головой с притворным сожалением. – Я-то сегодня просто буду тусить у Тейлор в спальне, лежать на ее кровати, делиться с ней наушниками и надеяться, что она не займет все место, а то кроватка-то совсем узенькая.

Он машет им рукой.

– Так что когда будете заниматься своими мужскими делами, вспомните о моей тяжкой доле.

Григгс и Бен какое-то время соревнуются в напряженные гляделки, пока Энсон Чои не утаскивает своего товарища на другую сторону дороги. Я смотрю на Бена, затем на Рафаэллу.

– И что вы тут устроили? – начинаю я гневным шепотом. – Лили, спальня Тейлор?

Оба смотрят на меня с невинным видом, как бы говоря: «Мы? А что мы?»

– Он только что вырос в моих глазах от нуля до двойки, потому что не врезал тебе, Бен.

– И при каком же условии ты бы поставила ему десятку?

Я бросаю взгляд на противоположную сторону дороги, где идет Григгс. Его походка кажется ленивой, но в то же время настолько уверенной, что невольно хочется идти следом.

Я поставила бы Джоне Григгсу десятку в четырнадцать лет, в поезде, когда он плакал, рвал на себе волосы, бил себя ладонью по лбу, и всепоглощающая ненависть к себе лилась из него, как кровь из раны на животе в фильмах про войну, и впервые в жизни я нашла для себя какой-то смысл. Я стала сосудом для горя, боли, вины и страсти, которые терзали Джону Григгса. Мы сидели на полу вагона, и он позволил мне обнять его, а я повторяла: «Ш-ш, Джона, ты не виноват». Продолжая дрожать, он взял меня за руку и переплел наши пальцы, и впервые я почувствовала чужую боль.

Стук в окно посреди ночи пугает меня до чертиков. Я уже много лет пользовалась окном как выходом из комнаты, но еще никто не пытался попасть через него внутрь, и на несколько безумных мгновений мне в голову приходит мысль, что за мной явился мальчик из сна.

Я встаю из-за компьютера, выглядываю в окно и вижу Григгса, скрючившегося на карнизе. Он не просит впустить его, просто встает, ожидая, что я отойду в сторону. Строго говоря, это, пожалуй, идет вразрез с правилами территориальной войны, но я открываю окно. Григгс окидывает взглядом мою майку и трусы и долго смотрит на меня, как будто ничего такого в этом нет. Затем он забирается внутрь и молча осматривается.