Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа

На каком основании? А на том, что, по мнению организаторши, эта книга не является достойным подарком покойному. И редактор, вложившая в подготовку издания массу времени, сил, знаний и трудов (что я могу засвидетельствовать как участник тома), молча с этим соглашается, хотя внутренне корчится и страдает – страдает, но поделать ничего не может. Так, с откушенной головой, и сидит на секции, с откушенной головой делает собственный доклад, с откушенной головой идет домой и в дальнейшую свою жизнь. И я, по старой подсоветской памяти, остро ей сопереживаю.

Возникают два вопроса.

Во-первых: чем же таким провинился этот том, что не годится в подарки покойному ученому? Опять-таки не бином Ньютона. Покойный, на вид иссушенный филолог-буквоед глубоко античного склада, был вполне ренессансной фигурой, причем, как выясняется (а впрочем, никогда и не составляло секрета), не только в плане многообразия своих научных и творческих занятий, но и в плане земных привязанностей, и оставил после себя, помимо учеников, продолжателей, законной жены и сына (участников тома), еще и определенное количество возлюбленных, в том числе одну из составительниц тома (но не ту, с откушенной головой, а другую, заморскую, включившую в том свои, отчасти любовные, воспоминания о покойном) и – как уже догадался проницательный читатель – организаторшу секции (в томе участвовать отказавшуюся и, соответственно, подарком его не считающую).

А во-вторых: как же этой организаторше удалось принудить коллегу к молчанию, не нарушенному ни малейшим стоном даже по ходу отгрызания у нее головы? Как говорил в подобных случаях Катулл, nescio. Умом этого не понять, хотя верится без труда. Разговор-то – серебро, а silentium – золото.

Опять о другом

1

Опять – потому что я об этом уже писал[38]. Писал,

что пушкинское «Я вас любил…» примечательно, помимо прочего, своей открытостью к Другому:

Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим

;

что этот широкий жест разыгран и формально – не только тем, что ключевое слово поставлено в финальную рифменную позицию, но и тем, как оно оттесняет из этой позиции напрашивающееся любим (любил… безнадежно – томим – любил… нежно – *любим?): текст венчается буквально другим: другим человеком, другим словом, словом другим;

что «другость» здесь ограниченная: грамматический род не оставляет сомнений в гендерном раскладе треугольника: «Я» – м. р. (любил), «Вы» – ж. р. (любимой), «Другой» – м. р. (другим);

что при переводе на английский (As God grant to you to be loved by another) сексуальная определенность размывается, – подставляй треугольники какие хочешь, и чтобы прочувствовать эту нейтрализацию, вернее вариабельность, полов, стоит задуматься над обратным переводом этого another на русский;

что для этого можно обратиться к одному из поэтических потомков «Я вас любил…» – восьмистишию Коржавина:

Предельно краток язык земной,
Он будет всегда таким.
С другим – это значит: то, что со мной,
Но – с другим.

А я победил уже эту боль,

Ушел и махнул рукой:
С другой… Это значит: то, что с тобой,
Но – с другой, —

ведь в выделенных строках гендерное равноправие почти идеально: они могут прочитываться и как гетеросексуальные, и как гомосексуальные; почти же – потому, что для одного из партнеров грамматика задает в I строфе мужской род (с другим), а во II – женский (с другой); подводит и начало II строфы, с традиционно мужским лирическим эго: победил);

что поправить дело можно, прибегнув, например, к безличному инфинитивному письму:

Предельно краток язык земной,
Он будет всегда таким.
С другим – это значит: то, что со мной,
Но – с другим.

* Пора уже победить эту боль, —

Уйти и махнуть рукой:
С другой… Это значит: то, что с тобой,
Но – с другой.

Правда, «друг(ой/ая)» и тут сохраняет некоторую половую однозначность, но только в пределах одной строфы (в I – это мужчина, а во II – женщина), «я» же гендерно не маркируется и, значит, оказывается открыто к гендерным экспериментам.

2

Все это так, и гендерный потенциал финального поворота к «другому» я вроде бы уловил верно – не учел только, когда такой поэтический ход был применен впервые. Кратко перескажу фрагмент свежепрочитанной англоязычной статьи[39]: