Все цвета моей жизни

Я жду, что меня вот-вот выпроводят из самолета, и это было бы для меня просто отлично, потому что воздух уже и так тяжелый, хотя дверь еще даже не закрылась, и тут в разговор вступают мужчина и женщина, сидящие сзади.

– Мы поменяемся, – предлагает он.

– Спасибо, – отвечаю я сразу обоим. Я ведь не чудовище.

Но Гейл я просто достала, и она больше не считает нужным проявлять любезность. Она боится, как бы я не выкинула фортель в полете и не натворила бы дел. Она переминается с ноги на ногу, шушукается с экипажем, советуется, не высадить ли меня, долго ли будет разыскать мой багаж и на сколько мы задержим вылет. Мужчина, вставая со своего ряда, произносит: «Она плохого ничего не делает, просто не хочет меняться», – и все, я спасена.

За весь полет Гейл ни разу не смотрит на меня, просто ходит мимо, проверяя, закрыты ли верхние багажные полки. Я не снимаю с лица маску, стараюсь дышать медленно и закрываю глаза, лишь бы не видеть плавающих в воздухе затхлых энергий.

Когда мы приземляемся в Дохе, меня просят пройти в отдельную комнату рядом с паспортным контролем. Я снимаю маску и очки, пока стою в очереди, но в ярко освещенной, душной комнате снова их надеваю. Сначала я думаю, что меня собираются строго предупредить о поведении во время полета, но, просидев час, начинаю побаиваться, уж не арест ли это. Я попала в настоящий переплет, и Хью уж ни за что не захочет увидеть меня еще раз.

И тут за дверью я слышу громкий крик.

– Вы что, не поняли: ей не хотелось, чтобы ее трогали? – орет Хью.

Дверь распахивается, и я вижу бортпроводницу и несколько человек из службы безопасности.

– Теперь все ясно?

Его лицо пышет гневом, но не в мой адрес.

Все они прекрасно понимают меня. Мою маску, мои перчатки, мою одежду, которая закрывает каждый кусочек моего тела.

– Да, все, – отвечает охранник.

– Ну я же не знала… – мямлит стюардесса.

– Извините, пожалуйста, – произносит охранник и шире открывает дверь. – Можете идти.

* * *

– И что теперь? – осторожно спрашивает По.

Мы сидим на улице, в ноябре, на двадцативосьмиградусной жаре, она потягивает красное вино, а Хью укладывает ребятишек спать. Я снова думаю об Олли и Лили, загнанных жизнью в один дом, но теперь не столько паникую, сколько спокойно размышляю, что нужно вернуться и проверить, как она там. Удивительно, но физическое расстояние убирает во мне сильное беспокойство, и тот ком, который из-за волнения сидел у меня в желудке, становится мягче и меньше. Чем дальше мы улетали, тем дальше отодвигалась проблема. Могу понять, почему Хью так поступил.

– Ты, наверное, скажешь, что у меня было пять лет, чтобы об этом подумать, и что я об этом знала, – смущенно говорю я.

– А по-моему, у тебя вообще не было времени хоть о чем-то подумать, – понимающе отвечает она. – Может быть, тебе как раз это сейчас и нужно. Чего ты хочешь?

Я делаю вид, что думаю об этом, но знаю и так, вернее, всегда знала. Я хочу научиться закрывать ту часть себя самой, которая без разрешения людей видит, что у них внутри. Пока этого не будет, я не увижу, куда двигаться дальше.

* * *

Перед возвращением обратно Хью договаривается в аэропорту, что на борт меня проведет сопровождающий; этот мужчина держится на расстоянии от меня, уважает мое личное пространство и открывает рот, только когда нужно подсказать мне, куда идти. Он спокойно говорит со стюардессой, пока я занимаю свое место, вежливо кивает и удаляется. Всю дорогу домой меня никто не беспокоит.

* * *

Я помню, каким ударом стали для меня слова Лили, что Хью уезжает учиться в колледж, какой глупой и брошенной я себя почувствовала. Я-то думала, что ничего никогда не изменится, что люди так же статичны, как я, но ошибалась. Снова это случилось, когда Госпел уехал играть в футбол, Салони начала свой путь наверх, а Хью перебрался в Доху. Я никогда не знала, где именно должна быть или что хочу делать, но знала точно, что настанет день, и придется перешагнуть через порог моего дома.

Олли был прав: деньги я тырила. Я брала себе еженедельные отчисления Хью на домашнее хозяйство, переводила их в наличные, а наличные вносила на сберегательный счет, который открыла на свое имя. Пятьдесят евро каждую неделю, и так пять лет. Я ни разу, даже когда было очень нужно, не покушалась на этот счет, и теперь он ждет меня, вернее, того момента, когда настанет моя очередь.

* * *