Таверна «У петуха». Ливерпуль. Я заказываю воду без газа и сажусь у камина. Женщина на пятом десятке с выраженными мускулами на руках и плечах носится по бару как заведенная, собирает стаканы, громко ставит тарелки с горячими, жирными кусками пастушьего пирога и жареной картошкой на круглые столики. «Не трогайте, обожжетесь», – говорит она всем и каждому, а сама спокойно держит их, как будто кожа у нее на пальцах дубленая. Она наливает родниковую воду в мой стакан со льдом, подталкивает стакан так, что он скользит по полированной деревянной стойке и касается моей руки. «Ваша вода», – говорит она. Ее горячая рука слегка дотрагивается до моей, и это совсем не противно: она добра, сосредоточенна, трудолюбива. Трудяга. Однако по этому жесту я понимаю: она думает, что я слепая. Я в темных очках, что странно дождливым декабрьским вечером в Ливерпуле, но мне уютно здесь, в углу, у камина, где со мной обращаются по-доброму.
Трое мужчин играют в карты. Я ничего не знаю о картах и совсем не разбираюсь в мастях, но зато знаю, как разбираться в людях. Я не вижу их рук, буквально прижатых к груди, хотя даже если бы и видела, все равно ничего не поняла бы.
Один из игроков, с большим носом в таких крупных порах, что от этого он похож на огромную клубнику, наконец замечает мой взгляд.
– Хочешь сыграть, дорогая? – спрашивает он с ирландским акцентом, к которому примешиваются ливерпульские нотки. На голове у него твидовая кепка, хотя здесь очень жарко, а усы такие кустистые, что за ними не видно рта. Они похожи на веник, поставленный ножкой вниз.
– Я не умею.
– Да эти ребята тоже не умеют.
Все смеются.
– Не связывайтесь с ними, девушка, – говорит женщина, которая нас обслуживает. – А ты, Симус, не втягивай ее в свои грязные делишки.
– Грязные, грязные, – повторяет Симус, вытаращив глаза в притворном ужасе, и я смеюсь от этого.
Я еще немного смотрю на них, но ничего не понимаю; мне просто нравится их товарищество, сила их ощущений, перепады настроений во время игры.
– Везучий же ты, сволочь, – говорит тощий парень Симусу и поднимается, чтобы уходить.
Симус хмыкает в ответ:
– Везение тут ни при чем, раз я все время выигрываю. А ты что, убегаешь? Перепугался или, может, еще попробуем?
И всей гурьбой, разобрав свои пальто, шляпы, кепки, они неторопливо вываливаются на улицу, беззлобно, по-дружески подкалывая друг друга. Он остается один, смотрит на карты на столе. Он изучает их, с серьезностью знатока анализирует ход игры. Бар скоро закроется, мне, наверное, пора идти.
– Врали вы все, – говорю я.
Он поднимает на меня глаза, и я добавляю:
– Про свои карты.
– В покере это называется блефовать. Еще выпьешь? Ник! – обернувшись через плечо, зовет он женщину.
– Мне воды, пожалуйста, – прошу я.
– А мне еще.
– Тебе хватит, больше не дам! – кричит в ответ Ник.
Он делает мне круглые глаза, выдвигает стул напротив себя, и я воспринимаю это как приглашение. Я сажусь и смотрю на карты, которые так и валяются на столе, брошенные игроками. Ник смотрит на нас, догадывается, что я не слепая, и, наверное, не понимает, почему тогда я в темных очках. Прищурив глаза, которые перевидали много всякого, она наблюдает.
– Это называется «техасский холдем», – негромко произносит он и, даже не спрашивая меня, начинает объяснять правила и каждый ход, который только что делал.
– А здесь вы соврали, – говорю я, когда мы доходим до того поворотного момента, когда он поднял ставку.
– Сблефовал, – снова поправляет он, но, похоже, я его впечатлила. Он собирает все карты вместе, тасует, не отрывая от меня глаз, изучая, точно я – карта, и он решает, что со мной сделать: сдать или придержать.
Он берет из колоды карту и, держа ее близко к себе, говорит:
– Семерка червей.
– Врете.
– Блефую. В картах не врут. Спасибо, милая, – произносит он, когда Ник все-таки приносит ему неразбавленный виски, а мне воду. – Это Никола.
– Да просто Ник, меня все так называют.
– Очень приятно, – улыбаюсь я.
– Точно ничего другого не хотите?
– Я не пью.
– Вот и правильно.
– Кошмарный сон хозяина, – шутит он.
– Вы хозяйка?
Ник солидно покашливает. Он улыбается и говорит:
– Начальница.
Он кладет карту на стол, рубашкой вверх, и вытягивает из колоды другую:
– Тройка треф.
Я рассматриваю воздух вокруг него. Ни вспышек, ни резко металлических, ни тусклых цветов.
– Да.
Он вытягивает еще одну:
– Шестерка бубен.
– Да.
– Валет червей.
– Блефуете.
– Господи, да откуда ж ты знаешь? – наконец выдав свои чувства, произносит он.
Я пожимаю плечами:
– Знаю, и все.
– У меня что, на лице написано?
– Вы свое лицо вряд ли видите.
– Ха! – злорадно выдает Ник из-за стойки.
– Так что же это тогда? – спрашивает он.
– Ваша энергия, – отвечаю я и жду, что вот сейчас он рассмеется, прогонит меня, скажет, что время позднее и пора закругляться.
– Моя энергия… – говорит он и внимательно смотрит на меня. – Отец мой, покойный, знавал парня наподобие тебя. Они вместе работали. Отец частенько о нем рассказывал. Чудной был, говорил.
– Чудной?
– Ну, не чудной… чудаковатый.
– Я нормальная. И вообще, вас это не касается.