Все цвета моей жизни

Он бросает развязывать шнурки и смотрит сначала на нее, потом на меня. Мурашки бегут чуть ли не по всему моему телу. Повисает напряженная, неловкая тишина. Я смотрю, как по всему ковру Наоми растекается масляная пленка. Но приостанавливается и она. Открывается дверь квартиры напротив, выходит наш сосед, Рувен. Мы здороваемся, и дух товарищества разряжает напряженность, пока он запирает дверь. Я, вопреки обыкновению, забрасываю Рувена вопросами, чтобы задержать его подольше.

– Ну ладно, – отвечает Ларри, завязывая шнурки. Он старается быть вежливым, но по тону слышно: вот-вот сорвется. Его вычислили. Его коварные планы сорвались, и это ему совсем не нравится. Рувен уходит, я ретируюсь к себе, а Ларри выходит из квартиры. Я вижу, как за ним по коридору волочится масляное пятно. Он начинает спускаться по лестнице.

– Ты как? – спрашивает Наоми. – Помочь чем-то нужно?

Не слушая ее, я прохожу через всю квартиру на балкон. Я смотрю оттуда на входную дверь, чтобы точно знать, что он вышел.

– Как вы себя рекламируете? – интересуюсь я.

– На своей странице в «Фейсбуке», – отвечает Наоми.

– Лучше не надо, – советую я.

– Хорошо, – слегка недоумевая и сильно перепугавшись, соглашается она.

Вскоре появляется Рувен. Я замираю; Ларри, если правда его так зовут, должен бы выйти вслед за ним. И действительно, он тут же появляется, и я выдыхаю. Он оглядывается, как будто ищет, где здесь закладка наркотиков, поднимает глаза вверх, смотрит в нашу сторону, и я быстро делаю шаг назад.

Чистое зло находишь нечасто, но нужно уметь распознавать его, когда оно тебя находит.

* * *

Я делаю из своего лондонского балкона Небесный сад. Он великолепен, именно так, и не иначе, говорю я и почти все соседи, кроме Димитрия: ему не нравится, что в саду летают пчелы и звенят китайские колокольчики. Я установила систему сбора дождевой воды, кинув в бочку шланг от водосточной трубы. Оттуда я или беру воду сама, или включаю насос и работающий от аккумулятора таймер, чтобы сад можно было поливать, когда нужно и сколько нужно. Правда, насосом я пользуюсь только при крайней необходимости: уже поняла, что хотя помидорам и нужна вода, но в разное время они выпивают разное ее количество. По-моему, как и у людей, у них индивидуальные потребности. Мне нравится, как мы общаемся, когда я их поливаю; наверное, так чувствует себя мать, когда кормит ребенка. Питание объединяет.

Кто бы подумал, что я стану той сумасшедшей, которая разговаривает со своими растениями, – а ведь стала. Я выращиваю травы: тимьян, лаванду, петрушку, шалфей, розмарин и мяту. У меня есть дикие растения, которые нравятся пчелам и бабочкам. На балконе так тесно, что мне почти негде сидеть, но я любуюсь видом, который передо мной открывается. А цвета, ах, эти цвета, – и не цвета лепестков, а энергии от растений и цветов, бабочек и пчел, когда они кормят друг друга. Обмен энергиями – это нечто феноменальное. Это похоже на звуковые волны, на рев радио в жаркий день, на громыхание басов, колыхание горячего воздуха или мираж на дороге. Это как оптическая иллюзия, абсолютный феномен, когда воздух, кажется, изгибается, нарушая все законы светового шоу. У меня привилегия смотреть его из первого ряда. И, пока я смотрю, я могу даже называть это даром.

* * *

– Тебе нужно приехать ко мне, – говорю я Лили.

– Фотографии пришли, мне хватит.

– Это не то.

– Балкон – он и есть балкон, – обрубает она.

– Да, балкон, но очень красивый, – говорю я, изо всех сил стараясь не допустить до себя ее негатив. – А чего бы тебе не приехать? Я бы показала тебе, где живу. Побудешь несколько дней в Лондоне. Ты когда здесь последний раз была?

– Не знаю. С твоим отцом… – Я считаю секунды, и она добавляет: – Гадом.

– Лифт в доме есть, спать ты можешь в моей комнате.

– А ты где будешь?

– На диване. Да, в общем, все равно где.

– А как я на самолете полечу?

– Олли привезет в аэропорт. Дальше тебя сопроводят. Знаешь, колясочникам сейчас летать не проблема.

Она фыркает, и мне становится понятно, что мы ведем пустой разговор, и она никогда не приедет.

– Как там Олли?

– Нормально, – односложно отвечает она, закрывая тему, и выпускает дым.

– Дома?

– Угу.

– Куришь?

– Ну и что же?

Мы замолкаем.

– А может, мне самой приехать и тебя забрать?

Снова звук, похожий на фырканье, в трубке что-то шуршит, и на другом конце раздается голос Олли:

– Нечего тебе здесь делать, воровка. Чтобы ноги твоей здесь не было, а то смотри, закончу то, что начал, когда ты уезжала…

– Не смей с сестрой так разговаривать, клоун! – слышу я голос Лили. – Отдай трубку.

Не верится, что он сделает такое, но от его слов мне становится плохо.

– Дай ей трубку, – говорю я ему.

– Да, – снова отвечает она.

– У вас все в порядке?

Она смеется:

– А ты как думаешь?

– Лили, он за тобой ухаживает?

Хлопает дверь.

– Его дома почти не бывает, – более откровенно говорит Лили. – Он не получил те деньги, которые давали тебе. Не дали, а почему – не знаю, не спрашивай. Он Хью все жаловался.

– Хью мне об этом ничего не рассказывал, – говорю я, больше себе самой.

– Да и не рассказал бы. Хью всегда Хью.