Все цвета моей жизни

– Раз он ничего не получает, значит, и не помогает?

– Ну, помогает немного.

– Я на эти выходные приеду.

* * *

На выходные я приезжаю к Лили. Я не была у нее дольше, чем положено. Олли я не боюсь, он мой брат, родная кровь, он ничего мне не сделает. А кстати, сделал бы? Стоит мне задать себе этот вопрос, как вспоминается его рука, сжатая на моей шее, его пальцы, сжавшие мне горло и чуть не порвавшие его. Это длилось всего несколько секунд, но оставило след и на моей коже, и в моей душе.

Я иду от автобусной остановки к дому и чувствую себя точно так же, как тогда, когда шла из школы домой: в животе неспокойно от предвкушения, в груди тесно от волнения. Так я жила каждый день. Тело всегда было жесткое, напряженное, а я даже не замечала этого, пока не уехала.

Внутри все подрагивает, я готовлюсь к нападению, в эмоциях полная ясность, физически полная неопределенность. Шторы опущены, дверь не заперта. Я вхожу и чуть не падаю. В доме настоящий бардак, но меня прямо-таки сбивает с ног дым. И застарелый, и свежий запах курева буквально висит в воздухе. Мойка завалена грязными тарелками и стаканами. Ни кастрюль, ни сковород не видно, а значит, никто ничего не готовит. Лили до мойки не дотягивается, а он и не думает мыть посуду. Из мусорного ведра валятся коробки и пакеты из-под готовой еды, и они уже воняют. Я включаю режим молчания: вытаскиваю пакет с мусором из ведра, несу его в мусорный контейнер и сразу же принимаюсь за уборку. Растения, которые я оставила на подоконниках, давно погибли. Я выношу их, мертвые, в горшках на улицу и ставлю прямо на землю. Это меня бесит. Правда, трава пока еще хорошо выглядит; по крайней мере, видно, что ее стригут.

Я чищу, прибираю, отскребаю. Загружаю посудомойку, привожу в порядок духовку, настолько заляпанную жиром, что меня чуть не выворачивает наизнанку от отвращения. Внизу никто не появляется. Я, думая, что одна в доме, вхожу в спальню Лили, не зная, чего ожидать. Здесь все не так плохо; хотя бы свой маленький клочок она еще может контролировать. Она спит, лежа в кровати. Я тихо обхожу комнату. Собираю в стирку грязные вещи. Подбираю чашки и кружки с пола у ее кровати.

Рядом стоит прекрасный зеленый куст алоэ; я смотрю на него и начинаю тихо плакать.

* * *

Я устала чувствовать себя тенью.

С работой уборщицы покончено. В Лондоне у меня появилось чувство, что я хоть и здесь, но отдельно от всех. В окружении людей, но без связи с ними, будто со стороны наблюдаю, как они живут, как будто они на ярком свету, а я – нет. Ночью я работаю, днем сплю, в общем, не живу по-настоящему. Именно этого мне хотелось все то время, пока я жила дома, с Лили; проходить мимо, лишь бы меня не трогали, но сюда я переехала не для того, чтобы оставить при себе плохие привычки. И не для того, чтобы те, кто когда-то меня знал, больше меня не увидели.

Я устраиваюсь в кол-центре под названием Calling Card. Время работы удобнее, с девяти до пяти, зарплата выше в этом дорогом до абсурда городе, я могу ходить в джинсах и синей майке с логотипом компании. Я сижу на исходящих звонках. В час их нам нужно сделать минимум десять, но я делаю в два раза больше, и не от хорошей жизни. У меня не получается заставить человека на том конце провода слушать. Парень слева от меня и девушка справа бойко отрабатывают сценарий продаж, которому нас обучили, но всем, кому звоню я, или некогда, или неинтересно, или нужно перезвонить попозже; а когда я перезваниваю попозже, человек просто не берет трубку.

Я работаю теперь в непосредственной близости от множества людей, и это нелегко, хотя перегородки, разделяющие нас, создают ощущение уединения. Нас в зале двести человек, мы сидим за десятью прямоугольными столами, по десять с каждой стороны, но те, кто придумал, как втиснуть две сотни человек в один зал, сумели создать ощущение простора, хотя на самом деле его нет. Это трюк, которому мне нужно научиться, один из ценнейших советов, которые мне может дать громадный Лондон, но пока что главная проблема не в людях. Она в машинах. В зале душно. Снять майку я не могу, под ней больше ничего нет. Я чувствую, что мне мало воздуха, что дышать нечем. Щеки пылают.

– Можно окно открыть? – спрашиваю я своего соседа Пола.

Он предупреждающе поднимает палец – я мешаю ему говорить по телефону. Я обмахиваюсь майкой и оглядываюсь по сторонам, как будто ищу, где же здесь воздух.

– Спасибо, что уделили мне время, – радостно, нараспев произносит он и, обращаясь ко мне, говорит уже другим тоном:

– Окна не открываются, кондишен работает. А что с тобой?

– Жарко, – говорю я; перед глазами мелькают черные точки, мне кажется, я вот-вот упаду в обморок.

Струйка пота стекает по шее, катится между грудей, впитывается в лифчик. В голове молотом стучит боль.

– Это все машины, – говорит он, озабоченно смотрит на меня и спрашивает: – Вода есть?

Я ставлю на стол пустую бутылку.

– В кулере, на углу, есть холодная вода. Я схожу, налью, – говорит он, одним глазом глядя на меня, а другим слушая наушник.