Все цвета моей жизни

– По-моему, правила в садовом центре, питомнике и на моем балконе одни и те же, – отвечаю я, вспоминая свой роскошный сад. – Нужно, конечно, учитывать размеры и назначение пространства, фактор сезонности, создать такой ассортимент растений, чтобы покупателям круглый год было что предложить. Каждую неделю нужно предлагать что-нибудь цветущее. Не забывать про освещение и про помощь в выборе растений, которые будут хорошо расти. Быть реалистом и создавать что-то такое, за чем сумеешь потом ухаживать.

– Каким вы представляете свой обычный рабочий день? – спрашивает Темно-Синяя с недоброй усмешкой.

– Представляю, что двух одинаковых дней у меня точно не будет, – отвечаю я. – Многое будет зависеть от погоды и времени года.

Густо-Зеленый улыбается в знак поддержки.

– Да, у меня нет теоретической базы и профильного диплома, но зато я много знаю о растениях. Скажу так – я понимаю деревья и растения гораздо лучше, чем многих людей. Корни деревьев сплетаются и сообщаются под землей, и, если мы проследим за их сплетениями, то поймем, где и в чем проблема. Это как цепь или круг, когда люди берутся за руки; когда кто-то уходит и разрывает цепь, приходится искать, где проблема.

– А вы когда-нибудь находили проблему таким способом? – интересуется Логичная Желтая.

– У меня с собой письмо от Лоуренса Миткафа, старшего садовника Ормсби-Истейт и Прайвет-Гарденз.

– Лоуренс Миткаф… Это тот, что в этом году получил награду от президента Королевского общества садоводов? – уточняет Темно-Синяя.

– И постоянный победитель на выставке цветов в Челси, – с улыбкой добавляет Густо-Зеленый.

А вот этого я не знала. Я стараюсь не показать своего удивления.

– Я гуляла с мамой, когда заметила суховершинность у некоторых ясеней и обратила на это его внимание. Закончилось мое обращение тем, что власти разработали программу борьбы и выделили финансирование для вырубки деревьев, пораженных этой болезнью. По-моему, Лоуренс первым получил грант, первым сообщил о признаках этого опасного заболевания.

Я передаю письмо Логичной Желтой. Она надевает очки и углубляется в чтение.

Через три дня мне звонят и сообщают, что я принята.

* * *

Я еду в метро, упиваясь мыслями о своей новой работе. Я слегка рассеянна, прикидываю, как сдвину там все с места, полна веры в себя и в то же время думаю, что таких обманщиц, как я, еще поискать, и вдруг кто-то похлопывает меня по плечу.

– Здравствуй, Элис Келли! – произносит он.

– Энди, привет.

На метро я езжу каждый день с тех пор, как увидела его, а он все не появлялся. Меня это разочаровало, но не ввергло в панику; я знаю, где он работает, и могу разыскать, если захочу.

– Что, свет здесь слишком яркий? – спрашивает он, намекая на очки.

– Э-э-э… да, вроде того.

– После вчерашнего?

– Нет! Я не пью.

– Так я тебе и поверил, – отвечает он со смехом и вдруг останавливается. – Извини, это была шутка. Когда я последний раз спрашивал людей, почему они не пьют, то услышал в ответ, что они алкоголики. Очень неудобно было.

Я смотрю на него, вокруг него. Пробую его вычислить. Мы никогда еще не стояли так близко.

– Только не говори мне, что и ты тоже! – с опаской говорит он.

– Да нет же!

– Фу-ты… Знаешь, в Глазго, где я вырос, если человек был алкоголиком, значит, он очень много пил, понимаешь? Не то что сейчас, когда алкоголики говорят, что не пьют.

Он весь съеживается и говорит:

– Разреши, я начну сначала. Привет, Элис Келли!

– Привет, Энди! – улыбаюсь я в ответ. – Называй меня просто Элис, можно.

– Отлично, наконец мы немного лучше узнали друг друга. На работу едешь?

– Вообще-то нет, но я только сейчас узнала, что меня взяли.

– Да? Поздравляю. И что за работа?

– Менеджер питомника.

– Грудных детей?

– Нет.

Не знаю, смеяться мне или нет, потому что не понимаю, шутит он или нет. Я не могу уловить его тон, хотя, может, и сумела бы, если бы перестала разглядывать его, ища красноречивые сигналы. Я только сейчас начала прислушиваться к нему, читать его. Он оглядывается через плечо, чтобы понять, на кого это я смотрю. Я стараюсь сосредоточиться на нем, на его лице, на носе-пуговке, на светло-карих глазах, но так привыкла читать цвета, что совершенно не сильна во взаимодействии с реальным человеком. Провалы очевидны, мои слабые стороны понятны. Я чувствую, как мое тело начинает бить нервная дрожь. Мне очень хочется ему понравиться.

Со своего места поднимается мужчина и встает рядом с нами. Весь он окружен волнующими, беспокойными цветами. Я быстро отодвигаю от него Энди.

– В чем дело?

– Давай отойдем.

– Ладно, – соглашается он, и мы переходим в другой конец вагона. Мужчину, от которого мы только что отошли, одолевает бурный приступ рвоты. Люди неодобрительно ворчат, отодвигаются, вонь стоит жуткая.

– Здорово, – уважительно говорит он. – Давай сейчас выйдем, здесь уже можно и пешком дойти, да? – спрашивает он, зажав пальцами нос. Я соглашаюсь, и мы молчим до следующей станции, где выходим из вагона вместе со всеми пассажирами.

– Ты, значит, работаешь с грудными детьми, – произносит он, едва мы оказываемся на свежем воздухе.