Все твои грязные секреты

– Не против, если я пойду? – Как бы там ни шутил папа, я не знала, разрешат ли мне родители на самом деле пойти на свидание – весной я не рассказывала им про Робби.

– Конечно! – сказала мама. – С каких это пор тебе нужно спрашивать разрешения, чтобы сходить куда-то с друзьями?

С тех пор, как не стало Мэгги. Мне не нужно было произносить эти слова вслух, чтобы мама их услышала. Ее улыбка погасла.

После того, как не стало Мэгги, мои родители словно забыли о своих строгих правилах. Я думала, что они не выпустят меня из дома, стремясь защитить, но вместо этого они разрешали делать что угодно – главное, чтобы я писала маме сообщения. Они словно ходили вокруг меня на цыпочках, опасаясь хоть чем-нибудь расстроить.

– Отлично, – сказал Робби, который вообще не понял, почему мы так переглядываемся. Папа, кажется, тоже – он слишком сосредоточенно рассматривал Робби. – Так… ты не хочешь сначала переодеться?

Я опустила взгляд на свою однотонную пижаму и лохматые тапочки в виде кроликов. И пижама, и тапочки были залиты розовым лимонадом. Ладно, по крайней мере, на мне был лифчик, но я все равно ужасно покраснела.

– Верно. Сейчас вернусь.

Я убежала в свою комнату, положила розу на стол и переоделась в джинсовые шорты, блестящую футболку и «конверсы», а затем поднялась наверх, прежде чем папа успел предупредить Робби, что мне запрещено ходить на свидания ближайшие тридцать лет.

– Напиши мне, когда доберешься, – окликнула меня мама.

До карнавала мы доехали за несколько минут. Когда мы вышли из машины, Робби купил мне билет и огромную порцию розовой сахарной ваты. Я терпеть не могла сахарную вату, но все равно взяла ее, надеясь, что мой нервно сжавшийся желудок справится с тошнотворной сладостью.

– Уже чувствуешь себя старше? – спросил он.

Я хитро улыбнулась.

– А ты завтра меня спроси.

– Уже почти завтра.

Я пожала плечами:

– Мне не нравится думать о том, что я становлюсь старше.

– Что? – Он игриво толкнул меня в плечо. – Ну же. Тебе уже семнадцать! – Да. Семнадцать. Мэгги тоже было семнадцать, когда она умерла. – Ты, типа, даже одну пятую жизни еще не прожила.

– Верно, – сказала я, стараясь не выпускать на волю мрачные мысли.

– Так как идут дела с пьесой? – спросил он.

– Довольно неплохо. – Я отщипнула кусочек сахарной ваты и подержала его на языке, пока он не растворился, буквально ощущая, как сахар разрушает мои зубы. – Я стараюсь закончить, пока Саша не вернулась из лагеря для чирлидеров.

– Хорошо, что вы отложили ее на декабрь, а? – спросил он, когда мы проходили мимо карусели с вращающимися чашками – такой тошнотворной, что внутренности от катания на ней превращались в мерзкую жижу.

– Ага, я тоже так думаю.

Весной дело продвигалось намного хуже – было сложно сосредоточиться, потому что мои мысли постоянно возвращались к жутким картинам того, что могло произойти в школе, если бы я не выдала Фила. Но сейчас я не хотела об этом говорить.

– Ой, посмотри-ка, в этом году тут есть настоящие американские горки! – Я показала на аттракцион, радуясь, что появилась возможность сменить тему. – Хотя, прежде чем кататься на них, лучше исполнить свое предсмертное желание.

Я обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как внимательно Робби рассматривает меня. О боже. Это он на меня так смотрит.

– Я думаю, это безопасно.

– Ох, нет. Может, тележки застрянут, когда будут вверх тормашками. Или сойдут с рельсов. В новостях постоянно мелькает что-то подобное. Люди погибали на них.

– Верно, но с нами такого не случится. – Он усмехнулся, отмахнувшись от моего беспокойства, словно смерть – это то, что ты видишь только в новостях, что-то, что случается с другими.

Я откусила еще немного и протянула Робби розовое облако. Он отмахнулся.

– Лучше возьми сам, – сказала я. – В меня столько не влезет.

Он улыбнулся.

– Что, не можешь осилить квадратный фут чистого сахара?

– Вовсе нет. Это прозвучит слишком странно, если я скажу, что не выношу сахарную вату?

– Нисколечко. – Он забрал ее у меня и выбросил в ближайшую мусорку. – Скорее уж остальные странные, потому что она им нравится.

– Получается, ты решил, что я какая-то странная, да?

– Виноват. Что еще я могу тебе купить? Пирог, от которого забиваются артерии? Корн-дог с загадочным мясом?

Меня передернуло.

– Ой, ты что, из тех, кто помешан на здоровье?

– А что? – Он хлопнул себя по груди, делая вид, что оскорбился. – Я горжусь своими странностями, спасибо на добром слове.

Я рассмеялась.

– Думаю, если я странная, можно считать тебя помешанным.

– Отлично, – буркнул он и взял меня за руку. Бабочки устроили у меня внутри полный хаос, пока мы лавировали и кружили по проходам между карнавальными аттракционами и лотками с едой. В воздухе над ними плыл густой запах жареного теста и мяса.

Я усиленно пыталась придумать какую-нибудь умную фразу, но мне пришло в голову лишь:

– Ну так как у тебя дела?

Просто потрясающе, сама понимаю.

Он пожал плечами:

– Тренируюсь в зале, неплохие результаты.

Я попыталась не смотреть на его бицепсы, от которых старательно отводила взгляд, пока мы ехали на машине.