Все ураганы в лицо

Плясунков, взлохмаченный, с расстегнутым воротом гимнастерки, сидел с хозяйским видом за столом. Перед ним лежал револьвер в кобуре. Фрунзе взглянул на красное, словно распаренное, лицо Плясункова с курносым веснушчатым носом и невольно улыбнулся. Он уже овладел собой. Поздоровался, присел на лавку. «Да они же все мальчишки! Все никак не почувствуют себя взрослыми, играют в войну. Интересно: сколько их любимцу Чапаеву?»

И это чувство собственного превосходства сразу все поставило на свои места.

Он и не догадывался, что здесь устроили суд над «царским генералом». Вскоре, однако, все прояснилось.

Безусый, в сбитой набекрень кубанке, вскочил на табуретку, выхватил из ножен саблю и заорал:

— Мы кровь проливаем, а тут приезжают к нам, заслуженным командирам, всякие немецкие генералы, объявляют выговоры, учат маршировать, устраивают генеральские парады. Мало мы вас учили… Забыли Линдова и Майорова? Долой царских генералов!

Фрунзе невозмутимо выслушивал все угрозы по своему адресу. Когда страсти достигли высшего накала, он поднялся и сказал:

— Ораторы из вас хоть куда. Направить бы эту энергию на здравое дело. Прежде всего заявляю вам, что я здесь не командующий армией. Командующий армией на таком собрании присутствовать не может и не должен. Я здесь — член Коммунистической партии. И вот от имени той партии, которая послала меня работать в армию, я подтверждаю вновь все свои замечания по поводу отмеченных мною недостатков в частях, командирами и комиссарами которых вы являетесь и ответственность за которые, следовательно, вы несете перед Республикой. Ваши угрозы смешны, и они не испугали меня. Кто вы: красные командиры, сыны Красной России или сукины сыны? Вы размахивали у меня тут перед носом револьверами и саблями. Храбрецы! А где вы были, когда кулачье растерзало двадцатилетнего мальчика Чистякова? Не заслуживаете ли вы после этого презрения всякого честного человека? Так кого вы задумали испугать? Большевика? Меня тут называли генералом. Да, я генерал. От каторги, от революции. И хочу твердо заявить: что в случае повторения подобных безобразий буду карать самым беспощадным образом, вплоть до расстрела. Всякую контрреволюционную сволочь и анархию, как вшу, давить буду!

Он видел, как побледнел Плясунков. Все встали и вытянулись во фронт.

Фрунзе направился к порогу, кто-то услужливо распахнул дверь. Плясунков, на ходу застегивая гимнастерку и поправляя ремень, выскочил во двор, чтобы подсадить командарма на коня, поддержать стремя. Командарм-то хромает…

Всю дорогу он хохотал. Злость будто ветром сдуло. Мальчишки и есть мальчишки. А Плясунков прямо-таки великолепен!

— Бесстрашный, черт, — сказал он Сиротинскому. — Эту молодую энергию нужно ввести в разумное русло. Кажется, поняли друг друга.

Плясунковым заинтересовался не на шутку. Он, несомненно, обладал исключительными волевыми качествами, его слушались беспрекословно.

На второй день Иван Плясунков без вызова приехал прямо в гостиницу, протянул Фрунзе шашку. Был он угрюм, стыдливо прятал глаза.

— Не достоин я командовать. Революционную честь нарушил…

Фрунзе уже успел расспросить о Плясункове многих. Командовал батальоном, командовал полком. Когда в бою убили брата, сказал белякам:

— Вы убили моего брата, но мы уничтожим вас всех!

Будучи раненным, повел свой полк в контратаку и выбил противника из села. Имеет несколько благодарностей от командования. К советам Плясункова прислушивался даже начальник 25-й дивизии Гаспар Восканов. Так, Плясунков посоветовал Восканову начать атаку Уральска не двадцать пятого января, как было указано в приказе по армии, а двадцать четвертого. Восканов согласился, и Уральск был взят.

Теперь Фрунзе сказал:

— Шашку оставьте себе. Ваша бригада пока будет находиться в моем резерве. Готовьтесь к решительным боям за Лбищенск и Сломихинскую.

Фрунзе знал, что самое страшное на фронте — застой. Необходимо готовить наступление…

Бой за форпост Щапов не решал судеб фронта, главные силы белоказаков группировались в районе форпостов Чаганский и Владимирский. Но сейчас важно было вывести Николаевскую дивизию из состояния апатии, выяснить, на что пригоден ее начальник Дементьев. Кроме того, в случае удачи успех можно будет развить и выбить противника из станицы Сломихинской.

Он отправился в передовые части. Напрасно Дементьев отговаривал, доказывал, что командарм не имеет права рисковать собой. Собрав командиров, Фрунзе объяснил свой замысел: в наступление перейти ночью. У противника тройное превосходство в артиллерии. Взять форпост в лоб не удастся. Только мощный фланговый удар в обход справа может обеспечить успех.

— Мы этим академическим штукам не обучены, — сказал Дементьев. — Идти в обход — значит потонуть в сугробах и людям, и коням, и пушкам.

Фрунзе строго взглянул на него.

— Я оценил местность. Не утонем. Кто боится утонуть, пусть учится плавать.