Все ураганы в лицо

— М-да. Вот уж воистину сказано, что природа, израсходовав силы на предков, отдыхает на потомках. Пользуется правом личного доклада самой императрице! А за какие-такие заслуги? Один разъезжает в личных поездах, лижет государыне ручку, а другой весь век на побегушках…

— Имущественное неравенство. Впрочем, это не по моему ведомству.

— Ну, а что там в верхах толкуют насчет войны? Вы-то должны кое-что слышать. Как государь, государыня?

Милков все еще «прощупывал» нового знакомого, стараясь определить, какую же все-таки ячейку занимает он в сложном организме военной или чиновной бюрократии. Как психолог, Милков знал, что сущность человека всегда выражается в том, что он говорит и как говорит. У бедного чиновника, например, не может быть такой простоты обращения с вышестоящим по званию, какой обладает этот Михайлов. Несомненно, ему приходится все время тереться в высших сферах, где неизбежно вырабатывается критическое отношение к сколь угодно большим величинам, будь то титулованные особы или сам царь.

И собеседник, словно угадав мысли Милкова, сказал:

— Не так давно от отца Владимира (вы, должно быть, знаете его: он член Государственной думы, священник «Собственного военно-санитарного поезда императрицы Александры Федоровны», близкий друг штальмейстера двора генерала Римана) слышал я довольно-таки примечательную историю. Она должна заинтересовать и вас.

«Ну вот, все прояснилось, — подумал Милков, — мой новый знакомец — распутинец. Как это я сразу не сообразил? Нужно держать ухо востро… Такого человека недурно иметь про запас…» Генерал приказал жандарму распечатать еще одну бутылку абрау-дюрсо.

— Так что вы слышали от священника Владимира Попова?

— Ах, да… Это, собственно, предание с налетом мистицизма.

«Так и есть — курьер Гришки Распутина!»

— Да, да, я слушаю с величайшим вниманием.

— Речь идет о причинах войны. Некоторые выдвигают социальные и экономические причины. Но все дело, оказывается, в том, что над родом австрийского императора тяготеет рок.

— Любопытно! Я заинтригован до крайней степени.

— Как бы вы поступили, если бы в ваши руки, предположим, попало сокровище, оцениваемое в шесть миллионов долларов?

— Гм. Я немедленно подал бы в отставку и сделался промышленником, чтобы помножить шесть на шесть и еще на шесть. Сейчас самое время для наживы. Всякое гнилье идет за первый сорт. Война все сожрет.

— Так вот. Представьте себе джунгли Бирмы, золотые купола храма Рамы. В шестнадцатом веке один из членов фамилии Габсбургов, граф Германн, странствуя по Востоку, похитил из храма Рамы священные сокровища — бриллианты, изумруды, рубины, золотые пластины. Заклятые сокровища не принесли графу счастья. Когда он вернулся в Австрию, родственники отняли у него сокровища, а его самого заточили в темницу, где он сошел с ума. Да, сокровища были закляты жрецом храма, и всякого, кто прикасался к ним, ожидала трагическая судьба. Наконец драгоценности оказались в руках императора Австрии Франца-Иосифа. И что же происходит? В личной жизни Франц-Иосиф пережил столько трагедий, сколько редко выпадает на долю одного смертного: жена его, Елизавета Баварская, была убита, сын Рудольф покончил самоубийством, застрелив свою возлюбленную Марию Вечера. Ну а племянник императора Франц-Фердинанд, как известно, убит в Сараево, что и привело к нынешней войне.

— Ну а сокровища? Где они?

— Франц-Иосиф, желая от них избавиться, подарил все своему брату, эрцгерцогу Максимилиану, ставшему императором Мексики. Чем кончил Максимилиан, вам известно: революция в Мексике, Максимилиан был низложен и расстрелян, его жена императрица Карлотта сошла с ума. Сейчас она в Бельгии, ей восемьдесят лет.

— М-да, история впечатляет. У вас необычайно изящное мышление, Михаил Александрович. Вот я, грешным делом, за суетой забываю другой раз побывать в церкви, ибо червь неверия разъел души. Но после того, что вы рассказали, я снова чувствую себя обращенным. Ведь если вдуматься, то должно же быть нечто, определяющее ход мировых событий. Мы стали слишком рациональными и утратили символ веры. Вот уж никогда не подозревал, что заклятие какого-то босоногого бирманского жреца вовлекло весь мир в такую войну!

— Блаженны алчущие и жаждущие правды.

Время до Минска пролетело незаметно. Желая развлечь гостя, генерал пел арии. Жандармы охраняли их покой. Под конец, когда Михайлов проиграл последнюю партию, генерал сообщил доверительно:

— Вот тороплюсь. Позорные случаи братания наших солдат с австрияками. Дел предстоит немало. Главное: выявить зачинщиков.

— А как это — братание?

— Ну, выскакивают из окопов, начинают обниматься, угощать друг друга махоркой, хлебом.

— Но ведь наши не знают австрийского языка?