Все возрасты любви покорны

Отыскать что-либо в пыльной кладовке, среди старого хлама, было делом нелегким. Но даже будь оно и вовсе безнадежным, и тогда бы Витька не прекратил свои поиски.

Кудлатая голубая лапа высовывалась из-под ржавой, без единого колеса, машины. Витька бережно снял с груди своего позабытого детского друга проржавевшую железную махину. Игрушечный пес вопросительно взглянул на него своим единственным блестящим глазом-пуговкой, махнул хвостом и простил его без слов. Ведь он был настоящий друг.

Витя перенес мопса из кладовки на подоконник. Теперь их было уже двое, не спавших в этом притихшем сумеречном мире. С неба торопливо скатилась звезда. Витя, повинуясь настойчивому взгляду мопса, успел, пока звезда не погасла, загадать желание.

– Понимаешь, мопсик, я люблю ее, – признался Витя другу.

«Я рад за тебя», – ответил мопс.

– Но она ненавидит меня, – пожаловался Витя.

«Это не правда. Мне кажется, просто она не доверяет тебе, – не согласился с ним мопс. – Ты должен сделать так, чтобы она поверила».

– Но как? – с надеждой воскликнул Витя.

Но мопс только виновато смотрел в его глаза. Все-таки он был всего-навсего мохнатой игрушкой, и не все знал о планете людей.

– А знаешь, я написал для нее стихи, – признался Витя. У него от волнения горели щеки и уши. Мопс был первый, кто узнал его тайну. – Хочешь, я прочту их тебе?

Мопс очень хотел. И Витя тихо, чтобы не услышал никто другой, прочитал:

– Море.

На губах соль.

И где-то,

У самого горизонта,

Бригантина с алыми парусами,

Которую

Так долго ждала Ассоль,

И которую

Все еще ждем

Мы с вами.

Они помолчали. Затем Витя, отвернувшись, с затаенной надеждой спросил:

– Ты не бросишь меня?

«Я буду с тобой всегда, пока ты нуждаешься во мне, – ответил мопс. – Пока ты будешь верить в любовь и знать, что нет ничего ужаснее, чем предать или потерять ее».

И в этот вечер мопс не проронил уже ни слова.

Витя спал крепко и безмятежно, свернувшись калачиком на подоконнике. Ему снилось, что он и Ледяная принцесса, взявшись за руки, идут по спящему безмолвному городу, сквозь туман кружащихся в вихре танца снежинок. Рука девушки горяча, а глаза добры. Они идут по незнакомым улицам, но на каждом повороте им встречается один и тот же фонарь с голубыми, как небо в ясную погоду, стеклами. И когда свет этого фонаря освещал их, на лице спящего Вити появлялась улыбка…

Утром Витя не слышал, как в его комнату вошел отец. Ночью он перебрался с подоконника на свою кровать, и теперь безмятежно сопел носом, примяв вихрастой головой подушку.

– Проспал! – испуганно охнула мама, заглядывая в открытую дверь. – Отец, что же ты! Ведь в школу опоздает!

– Тихо, мать! – приложил палец к губам отец. – Иди-ка сюда. Прочти!

И протянул ей лист бумаги, найденный им на подоконнике, рядом с игрушечным мопсом, неизвестно откуда взявшимся здесь.

Мама, недоуменно пожав плечами, взяла листок, исписанный и исчерканный помарками снизу доверху. Прочитала и возмущенно фыркнула.

– Стихи, – констатировала она. – И, на мой взгляд, довольно таки обидные для нас с тобой.

– Ничего, со временем будет писать радостные, – успокаивающе погладил ее по плечу отец. – Ты главного не поняла.

– Так объясни мне, непонятливой, о, муж мой, отец сына моего, – съязвила мама, обидевшись.

– А главное то, что наш Витька влюбился, – примиряюще улыбнулся ей отец. – Понимаешь, когда человек впервые полюбит – он будто рождается заново на свет. Ты думаешь, это наш сын Витька спит сейчас на этой кровати? Нет, это совершенно новый человек, пока еще неизвестный нам.

– А это хорошо? – с сомнением спросила мама. – Знаешь, я как-то уже привыкла к нашему прежнему Витьке. И любила его таким, какой он есть.

– Хорошо, хорошо, – успокоил ее отец. – Вот увидишь!

…За окном шел снег. Вот уже третий день он падал то густыми хлопьями, то редкими крупными снежинками, и, возможно, город пока не исчез под снегом только потому, что сугробы таяли днем. Зима была ранней, и солнце еще не успело остыть.

А как было бы хорошо, с грустью подумала девушка, заснуть в занесенном по самую крышу доме и, как медведь в берлоге, проспать всю долгую зиму…

Он вздрогнула от звука внезапно щелкнувшего дверного замка. Пришла с работы мама, и надо было принять веселый и беспечный вид, чтобы она ничего не заметила и снова не начала ее жалеть.

– Проходи, проходи, не стесняйся, – раздался из прихожей мамин голос.

С кем это она? Девушка вышла в прихожую и увидела рядом с мамой темноволосого парня в очках с толстыми стеклами, который смущенно топтался у порога.

– Лариса, возьми у молодого человека сумку, – сказала мама. – А ты, юноша, раздевайся, будем чай пить. Ну же, что за робость! Меня зовут Ирина Васильевна, а эту юную особу – Лариса. А тебя?

– Можно Витя, – сказал юноша. Но вышло как-то уж очень по-детски. Он сам понял это, покраснел от досады и смущенно поправился: – А вообще-то Виктор.

Девушка с недоумением переводила взгляд с юноши на маму. Интересно, что все это значит?

Этот вопрос ей удалось задать лишь через несколько минут, на кухне, где мама энергично, как все, что она делала, заваривала чай. В ответ мама с вызовом пожала плечами.